Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Побывали и на горе Эчком. Оказалось, что его кратер на­полнен снегом, который летом оседает, тает и образует бас­сейн – водой его питаются бегущие с горы чистые, веселые ручейки. Запасались противоцинготными средствами: диким щавелем, моченой брусникой, брусничным соком, диким лу­ком, чесноком, сельдереем, ложечной и огуречной травами, сараной и ягодами – шикшей, черникой, смородиной, мали­ной. Грузились. Принимали гостей.

Не скоро и с различными церемониями собрался получать своего сына-аманата, прибывшего на «Неве» из Кадьяка, глав­ный ситхинский тойон Сагинак, настолько важный, что даже для удовлетворения естественных потребностей заставлял себя носить на плечах. Он прибыл со свитой на двух больших батах, в сопровождении трех байдарок. Подходя к берегу, сопровождающие затянули разноголосицей какую-то песню. На носу передней лодки стоял почти голый колош и, держа в одной руке содранную орлиную шкурку, вырывал из нее пух и сдувал его на воду. Остальные с тойоном во главе, стоя в лодках, плясали на месте. Тойон при этом в такт и не в такт махал орлиными хвостами.

Лодки причалили, но гости не выходили из них, наслаж­даясь специально для них устроенной на берегу пляской чугачей. Появился отряд кадьяковцев. Кадьяковцы подняли лодки с людьми и тойоном прямо с воды и опустили уже на суше.

– Хорошо бы этих американских чванных древлян, по примеру святой Ольги, бросить в яму и закопать, как вы ду­маете? – спросил Лисянский Баранова.

Не выходя из лодок, гости продолжали несколько минут любоваться плясками, после чего тойон был положен на ковер и отнесен в назначенное для приема место. Туда же были отнесены и остальные гости, но не на ковре, а на руках.

Посольство пировало на берегу у Баранова до утра, и только на следующий день состоялась церемония передачи подросшего и располневшего сына.

Побывал в гостях на «Неве» и знаменитый Котлеан, уже не главный, а простой тойон, но еще более важный, чем пре­жде, во всем подражавший главному.

Прежде чем пристать к берегу, он прислал Баранову в по­дарок одеяло из черно-бурых лисиц, а Баранов отдарил его табаком и синим халатом с горностаями. Свита, получившая табак от Лисянского, одарила его корнем джинджами, ков­рижками из лиственничной заболони и бобрами.

Котлеан признал себя виновным в восстании и разрушении Ситхи, но обещал впредь оставаться другом. Несмотря на более чем холодный прием, он прогостил четыре дня.

В день отплытия Лисянский сказал Арбузову:

– Я решил на Сандвичевы острова не заходить и взять курс прямо к островам Ландроновым.

– Почему? – спросил Арбузов, разглядывая на карте прочерченную капитаном толстую синюю черту маршрута.

– А видите ли, я хочу пройти по тем местам, где капитан Портлок в тысяча семьсот восемьдесят шестом году поймал тюленя. А мы, когда шли на Кадьяк, видели что-то похожее на выдру. Может, удастся что-нибудь открыть... – задумчиво проговорил Лисянский и продолжал: – Пройдем по неизве­данному пути до самых тропиков. При этих условиях мы, быть может, наткнемся на остров, о котором перед нашим отплытием из Кронштадта писал Крузенштерну граф Ру­мянцев.

Граф действительно писал, что будто уже в древние вре­мена в трехстах сорока немецких милях от Японии открыт был большой и богатый остров, населенный просвещенными белыми людьми.

Безветрие заставило «Неву» лечь в дрейф вблизи крепости. Этим воспользовался Баранов. Он еще раз приплыл на «Неву» проститься.

– Хочу еще раз поблагодарить вас, Юрий Федорович, за услугу, которую вы оказали здесь России со своими офице­рами и матросами, – говорил Баранов, крепко пожимая руку Лисянскому. – Ведь без этого форпоста мы не только не могли бы двинуться дальше, но потеряли бы навсегда с таким трудом добытое...

Внезапно подул крепкий северо-западный ветер – проща­ние пришлось ускорить. Выпили по бокалу вина, обнялись. Баранов спустился в шлюпку и долго махал платком, взлетая на гребни волн.

– Полюбил я этого чудака и уважаю за труды в пользу отечества, – сказал Лисянский Арбузову, проходя в каюту. – По-моему, Российско-Американской компании лучшего начальника в Америке не найти.

– Исключительный человек...

«Нева» бежала не задерживаясь. Котики, кулички, тре­угольные ракушки, плавающие по морю, как цветки, служив­шие котикам пищей, и... ни малейшего признака земли. До­стигли 165 0долготы и спустились к югу. Сильный западный ветер нагнал мрачно насупившиеся низкие тучи. Взяли курс на Ландроновы острова.

Становилось все жарче и жарче, несмотря на октябрь. Гребные шлюпки рассохлись, стеньги и бушприт, сделанные из елового леса, расщелились, пришлось наложить найтовы. Появились тропические птицы и летучие рыбы.

– Смотреть в оба, парусов поменьше, – предупредил ка­питан вахтенного офицера и добавил: – Земля, несомненно, близко...

Действительно, весь день кругом плавали касатки, бенеты, лоцманы-рыбы, с криком носились белые, с черной опушкой на крыльях чайки, узкокрылые, с закорюченным клювом и вилкообразным хвостом буро-черные фрегаты. Они, побле­скивая то зеленым, то пунцовым металлическим отливом сво­его оперения, спокойно кружили среди разных тропических непуганых птиц.

Становилось темно, душно, жарко... Лисянский сунул руку в карман, чтобы вытащить носовой платок и обтереть влаж­ное, несмотря на ветер, лицо, но так и застыл прислушиваясь. До слуха долетело царапанье днища обо что-то острое и же­сткое. «Мель?» – пронеслась в голове жуткая догадка...

– Все наверх!.. Руль лево на борт!.. Крепи паруса! – скомандовал он, опередив растерявшегося вахтенного офи­цера.

Царапаясь о дно, корабль дрожал как в лихорадке... Тол­чок, другой – и он остановился. Полураздетая команда бросилась крепить паруса, штурман начал обмерять глубину. Сомнений не было: сели на мель посреди коралловой банки.

Полетели в воду все ростры, за ними вслед, тяжело хлю­пая и обдавая людей брызгами, пошли одна за другой карронады с поплавками. Спустили шлюпки, завезли верп и ста­ли подтягиваться...

При свинцовом свете раннего утра развернулась жуткая картина: вблизи судна виднелась гряда камней, о которые с шумом бились кипящие, белые как снег буруны.

Налетевший вихрь свел всю ночную работу на нет и вновь отшвырнул корабль на мель. В воду сбросили бунты кана­тов, якоря и разные тяжелые вещи. Свежий ветер с тупым и жестоким упрямством бил корабль об острые кораллы до самого вечера, и только наступивший к ночи штиль помог к утру сойти на глубину и стать на якорь. В воде плавало несколько сажен отбитого фальшкиля...

На следующий день утром на двух шлюпках Лисянский с несколькими офицерами подошли к злосчастному острову и тотчас скрылись в черных густых тучах непуганых птиц. Их приходилось отгонять палками. Особенной неустрашимостью и настойчивостью отличались громадные стаи глупышей – они яростно налетали на людей, не обращая внимания на палки. Величиной с гуся, с желтым клювом и такими же ярко-желтыми глазами, глупыши заглушали голоса людей своим резким, неумолкающим гамом. Сонные тюлени в сажень длиной лежали неподвижно, как мертвые, удостаивая пришельцев только безразличным взглядом слегка приоткры­тых глазных щелок. У берега, на отмели, неподвижно лежало несметное количество больших черепах.