Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– И что же, отдали ее? – живо спросил Невельской. – Почему не помогли?

– Не сумели или не захотели, трудно сказать... Опаса­лись угроз маньчжур, а, должно быть, можно было и не бо­яться: плохо знали, что делается у них.

– А теперь не боимся? Конечно, не боимся, – поспешил успокоить себя Невельской.

– Русских, голубчик, мало...

– Войск? – недоумевал Невельской.

– Руководителей, – коротко бросил Шульгин и, оставив Невельского в недоумении, оборвал разговор.

Недомолвки Шульгина останавливали внимание юноши, он подолгу задумывался. Вопросы накапливались.

Восприимчивый юноша после таких разговоров уходил взволнованный, в приподнятом настроении и с неутолимой жаждой учиться, учиться и учиться...

Преподаватель истории русской литературы Плаксин с исключительной убедительностью доказывал, что наша мо­лодая литература, к которой с таким обидным пренебреже­нием относились оторванные от России, воспитанные ино­странцами образованные круги русских верхов, крепнет с каждым годом и не только догоняет чванных учителей, но умеет сказать и свое новое, самобытное слово, к тому же облеченное в оригинальную и более совершенную, чем ино­странные образцы, форму.

Плаксин, увлекаясь уроками, подчас не замечал ничего вокруг. Как-то он читал слушателям морских офицерских курсов об элементах сатиры в баснях Крылова, сравнивал с баснями иностранными. Предметом сравнения на этот раз служила басня «Воспитание льва» известного французского баснописца Флориана.

Плаксин не заметил, как в класс в сопровождении дирек­тора вошел император, дав офицерам знак молчать. Вошел и остановился у открытой двери. Подавшись далеко вперед грудью и не сводя оловянных глаз с Плаксина, он зловеще хмурился и все внимательнее и внимательнее вслушивался.

Воспитание царевича-львенка, по Флориану, собакой в ду­хе христианской кротости и любви к подданным явно при­шлось императору не по вкусу, не понравилась и сыновняя привязанность царевича-львенка к воспитательнице-собаке, открывшей ему глаза на злоупотребления поставленных ца­рем нечестных начальников...

Однако суровые морщины на лбу императора разглади­лись и по хмурому лицу скользнула, не задерживаясь, едва заметная улыбка, когда лев из крыловской басни вознаме­рился отдать царевича-львенка на воспитание царю птиц – орлу. Когда же лев задал уже прошедшему науку ученому львенку вопрос: «Как ты свой народ счастливым сделать чаешь? – император весь превратился во внимание.

«У птиц недаром говорят, что я хватаю с неба звезды, – сказал с убеждением львенок. – Когда ж намерен ты правленье мне вручить, то я тотчас начну зверей учить вить гнезды...»

Видимо, не ожидавший такого оборота, император, давясь беззвучным смехом, выхватил носовой платок и, боясь уро­нить свое достоинство в глазах класса офицеров, не прощаясь и заплетаясь шпорами, поспешно вышел. За ним семенил Крузенштерн.

– Что это такое? Ты учился чему-нибудь подобному? – спросил царь в коридоре.

– Эта новость, ваше величество, именуется «история рос­сийской словесности». Заведена у меня и у сухопутных...

Наибольшее, однако, влияние на складывавшийся духов­ный облик Геннадия Ивановича Невельского оказало тесное его общение с молодым астрономом Зеленым. С этих пор Невельской перестал смотреть на астрономию как на какую-то прикладную расчетную науку, необходимую только для ориентировки на море и на суше. Уроки Зеленого будили мысль о беспредельности мироздания. Они учили о многове­ковой борьбе астрономии с астрологией, с этой таинственной наукой жрецов, с суеверными учениями ее, о тесной личной связи каждого человека с планетами и звездами, о замысло­ватых туманных предсказаниях гороскопов и их действитель­ной ценности...

Склонный к анализу пытливый ум Невельского за этот год окреп, установился: юноша решительно перестал прини­мать все сообщаемое «на веру», без тщательной самостоя­тельной проверки. Он возмужал и созрел, как говорится, «вы­рос», но, увы, только душевно, и царского повеления не вы­полнил – не утратил мальчишеского вида и не прибавил ни вершка в росте.

Через год выдающийся по успехам гардемарин Невель­ской стал обыкновенным мичманом 27-го флотского экипажа, вынужденным за неимением высоких покровителей самостоятельно пробивать себе дорогу в жизнь.

Но лишний год, проведенный в корпусе, расширил и углу­бил научную подготовку. Еще через год мы видим Невельско­го в числе слушателей морских офицерских классов; зиму учится, лето плавает и, меняя руководителей, корабли и моря, приобретает необходимый морской опыт. Еще три года ря­довой морской лямки – и рядовое же производство в лейтенанты...

И вдруг Геннадия Ивановича Невельского командировали на корабль, на котором приучался к морскому делу второй сын царя – десятилетний великий князь Константин Николаевич. Ему предстояло в будущем командовать флотом, а потому с пеленок он носил звание генерал-адмирала. Пока что, однако, по воле своего воспитателя контр-адмирала Литке генерал-адмирал Константин должен проходить мор­ские практические науки под руководством скромного и знаю­щего лейтенанта Невельского.

– Слышали? Генерал-адмирал плачет, когда приходится выходить в море без «няньки Архимеда»! – подсмеиваются школьные товарищи Невельского, вспоминая данное ему в корпусе прозвище «Архимед», и, конечно, дружно завидуют: мальчик генерал-адмирал растет, не сегодня - завтра он – на­стоящий генерал-адмирал и министр. Вот когда Архимед пойдет в гору!

Проходит еще несколько лет. На кораблях «Беллона», «Аврора», «Ингерманланд» великим князем исхожены все за­падноевропейские моря. Ученик – уже капитан 2-го ранга, а учитель по-прежнему – лейтенант флота. Они в прекрасных отношениях, но не дружеских, хотя могли бы быть и в душев­но близких: Геннадий Иванович пользуется полным доверием мальчика, которого увлек мечтой о далеком Амуре, о величии государства и закреплении и усилении его на Дальнем Во­стоке. Но Геннадий Иванович не верит в возможность и прочность великокняжеской дружбы, он предпочитает сохра­нять только уважение к себе и с учеником всегда сдержан и холоден. Такое поведение невыгодно для карьеры... Пусть! Но зато он, Невельской, останется самим собой, что в жиз­ни является основным и главным.

И вот в то время, когда великий князь становится капи­таном первого ранга и командиром фрегата «Паллада», пред­назначенного к дальнему плаванию, когда он ждет только совершеннолетия, чтобы возглавить российский военный флот, капитан-лейтенант Невельской, блуждая по делам из канце­лярии в канцелярию по адмиралтейству, случайно узнает о закладке в Финляндии маленького транспорта, предназна­ченного в дальнее плавание в Петропавловск для снабжения его продовольствием, одеждой, военным и морским снаряже­нием...