Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Маленький Невельской негодовал и в бессильной ярости сжимал кулаки, заражая негодованием своих офицеров. «Теперь мне понятно, как это случилось, – думал Геннадий Иванович о пренебрежении Россией своими собственными интересами на Амуре. – Тут сыграли первенствующую роль нелепые сказки о том, что устье Амура теряется в песках и что сам он не годится для судоходства».

«Байкал» спущен на воду, оборудован, оснащен и при­веден в Кронштадт под срочную погрузку. Невельской поспешил в Петергоф с докладом к Меньшикову, у которого за­стал министра внутренних дел Перовского с братом, тоже человеком влиятельным при дворе. Доклад происходил в их присутствии, причем обоим хорошо были известны, по рас­сказам Меньшикова и Муравьева, и сам Невельской и его сокровенные планы.

– Ваша светлость! – сказан Невельской очень доволь­ному его действиями Меньшикову, только что выразившему свою благодарность. – Я сделал все возможное, чтобы вы­кроить время для описи юго-восточного берега Охотского моря, а еще южнее могут занести меня свежие ветры и силь­ные течения, настойчиво упоминаемые Крузенштерном в за­ключении об устье Амура!

– Ничего не изменилось, Невельской, не трать сил по­пусту: министр иностранных дел продолжает считать места нерусскими и доклада государю делать не будет. Да и денег нет на экспедиции.

– Я денег, ваша светлость, не просил и не прошу, я их найду у себя.

– Да почему ты хочешь во что бы то ни стало помешать ему рискнуть своей головой, Александр Сергеевич? – вдруг вмешался один из Перовских.

– Я не протестовал бы на твоем месте, пускай ломает, – поддакнул и другой, поощрительно улыбнувшись в сторону Невельского. – Мало ли куда действительно могут занести ветры!..

– Вот что, – после минутного раздумья распорядился нахмуренный Меньшиков, – поезжай сейчас же в Петербург к вице-адмиралу инспекторского департамента Лермонтову, возьми у него представление сибирского генерал-губернато­ра, – Геннадий Иванович вздрогнул: значит есть такое пред­ставление, – я дам записку. Прочти представление, составь проект инструкции и завтра же мне доложи...

Ощущая всю дорогу сочувственные и одобряющие пожа­тия братьев Перовских, Геннадий Иванович спешил в Петербург, как на крыльях. Он не замечал тряской, выматы­вающей душу пролетки и, непрестанно покрикивая, тыкал извозчика кулаком в спину, обещая «на чай». Не помогло: оказалось, что занятия в департаменте окончились.

Запыхавшись, он, однако, ворвался к собиравшемуся до­мой Лермонтову и, несмотря на его протесты, чуть не силой вручил записку Меньшикова. Записка быстро решила дело, протесты прекратились, и с драгоценным представлением Муравьева в руках Невельской поспешил домой.

Представление являлось ответом на его февральское пись­мо Муравьеву. В нем Геннадий Иванович писал, что рассчи­тывает быть в Петропавловске в мае месяце, а не осенью, но что, судя по разговору с Меньшиковым, без содействия Му­равьева разрешения на опись берегов получить не удастся из-за того, что Нессельроде считает их нерусскими.

– Вот что, Невельской, – сказан Меньшиков, внима­тельно прочитавший представление Муравьева и проект инструкции, составленной Невельским, и спокойно, но реши­тельно перечеркнул его почти целиком. Оставил только то, что касалось предписания разгрузить транспорт и находиться в распоряжении сибирского генерал-губернатора; а в свобод­ное время, вставил он: «посмотреть юго-восточный берег Охотского моря между теми местами, которые были опреде­лены или усмотрены прежними мореплавателями». Это было расплывчато, звучало невинно и было вполне приемлемо да­же для подозрительного и ревнивого Нессельроде.

– Этим я не собираюсь избавить тебя от ответственности за нарушение высочайшего повеления, я его и не допускаю. Это, братец, разжалование в солдаты! Амура здесь нет! Край принадлежит не нам, – Меньшиков глубоко вздохнул. – Впрочем, – добавил он, как бы рассуждая вслух сам с со­бой, – если подобный осмотр будет произведен случайно, без каких-либо несчастий, то есть без потери людей или суд­на и без упущений в описи и исследовании Константиновского залива и окрестных берегов, куда предполагается пе­ренести Охотский порт, то, может быть, обойдется и благо­получно. Инструкция будет сообщена генерал-губернатору. Ну, с богом, – он обнял Невельского и, уже смеясь, закон­чил напутствием: – А здешние чиновники, особенно комис­сариатские, злятся на тебя и подают жалобы генерал-интен­данту: заставил ты их работать. Спеши, голубчик, спеши, кланяйся генерал-губернатору и его молодой супруге. Да не влюбись – обаятельная француженка!

Пользуясь долговременным пребыванием в Кронштадте, Геннадий Иванович побывал у главного командира порта барона Беллинсгаузена. Этот известный исследователь Антарктиды мичманом плавал к устью Амура с Крузенштер­ном. К удивлению и радости Невельского, адмирал сказал, что вполне разделяет высказываемые им сомнения в пра­вильности заключения Крузенштерна, но что, тем не менее, возможность плавания в устье Амура исключается. Это буд­то бы доказано какой-то недавней экспедицией, которую сна­ряжал Врангель, председатель главного правления Российско-Американской компании.

– Вам необходимо иметь при описи берегов алеутскую байдарку с двумя гребцами и переводчика, я попрошу ее для вас у Фердинанда Петровича, – любезно предложил Беллинсгаузен и написал Врангелю записку.

Старик Врангель охотно обещал помочь и не удержался, чтобы не рассказать об экспедиции штурмана Гаврилова. Мало того, усадив Невельского в кресло, он показал в копиях все документы экспедиции.

Наконец-то!.. Прыгающие буквы и едва различаемые дро­жавшие строчки сливались, глаза заволакивало туманом. Невельской старался овладеть собою: ведь перед ним тот самый неизвестный, до сих пор ускользающий материал, который стал ему поперек дороги! Материалом, однако, он так и не овладел из-за коротенькой, видимо забытой среди бумаг, личной записки Гаврилова Врангелю:

«Встречные ветры и течения, краткость времени и неиме­ние средств и мое нездоровье, – писал Гаврилов, – помешали мне выполнить возложенное на меня поручение с до­статочной точностью, вследствие чего по моим описям нельзя делать каких-либо заключений о том, в какой степени лиман и устье Амура на самом деле доступны с моря...» Лоб и спина Невельского покрылись испариной, потные кончики пля­савших от волнения пальцев в полном изнеможении еле держали листок прилипшей к ним записки, дрожавшей вместе с ними: «Налгали! – бушевало в груди Невельского. – Они налгали доверявшему им государю!..» Перед Невельским, бессильным как следует рассмотреть развернутую Врангелем карту, отчетливо встали слова копии доклада Нессельроде: «Повеление вашего величества председателем главного правления Российско-Американской компании, бароном Вранге­лем, в точности исполнено; устье реки Амур оказалось недоступным для мореходных судов, ибо глубина на оном от полутора до трех с половиной футов и Сахалин – полуост­ров, почему река Амур не имеет для России никакого значения...»