В. Цареградский - По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.

Пачколин утвердительно кивнул.

— Думаю, что в случае удачи, — продолжал я, — нам потребуется около двух недель. Это минимально. Возможно, задержимся и на больший срок. На три, в крайнем случае четыре недели. Каменный уголь надо найти во что бы то ни стало. Вы сами заразили меня этой идеей.

— И все же постарайтесь вернуться пораньше, — мягко улыбнувшись, сказал Александр Михайлович. — Наступает осень, может неожиданно разладиться погода. Это ведь Север со всеми его причудами… Мы будем беспокоиться…

— Все будет хорошо, — заверил я Александра Михайловича.

— Эх, завидую я вам! — искренне воскликнул Пачколин. — Если бы можно было оставить все мои дела и заботы и поехать с вами. Не задумываясь поехал бы кем угодно, даже рабочим, настолько интересным и перспективным мне представляется ваше дело, ваша профессия геологов. Ведь именно ваши открытия могут стать стимулом в освоении этого, я уверен, богатейшего края.

19 сентября 1930 года после полудня мы тронулись в путь на Хасын, рассчитывая пройти до ночевки 15–17 километров,

Перед отправкой, когда закончились последние приготовления и начали седлать и вьючить лошадей, вокруг нас собрались рабочие. Те из них, кто уже имел опыт походов с вьючными лошадьми, старались дать нам разные советы.

— Подтягивай сильнее, сильнее, — говорил Андрей Ковтунов молодому рабочему Николаю Рябову. — Упрись ногой в бок и тяни. Видишь, она надула живот. Всегда, бестии, надуваются, как только начнешь затягивать, — приговаривал он, сильно ударяя коня по животу. — А только отойдешь немного, подпруга, вьючная веревка провиснут и начнет седло под вьюком ерзать: разом собьет холку и сотрет спину коню.

— Вы, Валентин Александрович, первый день далеко не уходите. Коням нужно пообвыкнуть идти в связке цепочкой, да и вам следует всем притерпеться. Сразу с непривычки трудно долго в седле, да и пешими, — напомнил и мне Андрей.

Я все это знал уже по алданскому опыту, но согласно кивал в ответ.

За начальника в бухте оставался Горанский. Он заметно тревожился и много раз переспрашивал меня об одном и том же. Я всячески его успокаивал.

— Леонид Александрович, что вы волнуетесь? Мы уезжаем всего на две-три недели. Вернемся, когда зимние перевозки еще не начнутся. Вы пока готовьте грузы. Командуйте. Все будет в порядке.

Наконец мы тронулись в путь. Нас пятеро. У нас семь лошадей — две вьючные и пять верховых. К седлам последних тоже были приторочены небольшие вьючки, а в седельные сумки насыпан овес.

Едем по следам, оставленным не так давно прошедшими здесь геологическими партиями. Наш путь из бухты лежит через сопку в долину реки Магаданки, затем в долину Дукчи.

Выглядели мы все необычно. На нас были кожаные или брезентовые куртки, телогрейки. На головах — рыбацкие широкополые шляпы — зюйдвестки. На ногах — длинные, тоже рыбацкие резиновые сапоги, подвязанные к поясу ремешками. В то время здесь на Севере такие сапоги были просто незаменимы, достать их можно было с трудом, и если это удавалось, то они были предметом особой гордости.

День был ясный, но по-осеннему прохладный. Никакого гнуса. Воздух прозрачный. Дышалось легко. Впереди — четкие открытые дали с синеющими горами. Тронутая желтизной листва ив и тополей у реки, светло-зеленая хвоя лиственниц по склонам, а выше, ближе к гребням, — темная зелень кедрового стланика. Вокруг живописные полянки еще свежей изумрудной травы на фоне побуревшей долины. Легкое журчание речной воды в огромных валунах. Размеренно дробное постукивание подков…

Удивительным покоем веет от этой еще не тронутой человеком природы. Невольно охватывает чувство необъяснимой радости. Кажется, не будет конца этой ласковой ясной осени…

Я ехал впереди, всматриваясь в изредка попадающиеся выходы горных пород, иногда слезал с лошади, чтобы отбить геологическим молотком образцы. Мария Яковлевна тоже соскакивала на землю, шла за мной, помогая упаковывать и регистрировать образцы. Тем временем караван во главе с Дзевановским двигался дальше. Следом за Юрием Константиновичем ехал пожилой рабочий. К его седлу была подвязана первая вьючная лошадь, к седлу которой, в свою очередь, была привязана вторая. Замыкал шествие молодой рабочий Николай Рябов. Такой порядок сохранялся нами все время.

Грунт большей частью был плотный, лошади шли довольно бойко. Когда солнце снизилось к горизонту, остановились на ночлег. Все обязанности по организации стоянки и ночевки у нас были распределены заранее, поэтому не было ни сутолоки, ни конфликтов. Разнуздывали и развьючивали лошадей, не снимая седел. Из вьюков доставали необходимые продукты, спальные принадлежности, палатки. Другие вьюки складывали штабелем и при непогоде прикрывали брезентом. Готовили колья, шесты для палаток, устанавливали их, устилая внутри землю ветками, собирали дрова для костра и для печек в палатках. Затем один из рабочих, выполнявший на стоянках обязанности повара, разжигал костер и начинал готовить обед или ужин, а второй присматривал за лошадьми.

После обеда или ужина каждый мог заняться своим делом. Если позволяла погода, можно было искупаться в речке, сменить тяжелую походную обувь на тапочки или специально захваченные для сырых мест галоши.

Так было и сейчас, когда мы расположились на ночлег на берегу Дукчи. Хотя и не очень много проехали мы в этот день, но каждый с непривычки почувствовал усталость, Ужинали и пили чай неторопливо, но у костра, против обыкновения, не стали засиживаться. Как только в купах прибрежных ив и тополей упрочился сумрак, забрались в палатки и безмятежно заснули.

Ночь промелькнула как миг. И уже с первыми лучами солнца, проникавшими сквозь бязь палатки, хотя и не очень дружно, но все быстро поднялись. Умылись на берегу реки холодной до ломоты в пальцах водой. Быстро позавтракали, завьючили лошадей и отправились в путь. Нужно было спешить, тем более что, по показаниям анероида, за ночь давление упало — это предвещало перемену погоды.

Анероид действительно не «подвел». Золотые осенние деньки внезапно сменились пасмурной погодой. Уже к полудню на перевале из долины реки Хабли в бассейн Уптара нас догнали низкие разлохмаченные облака, закрывшие солнце. А вскоре все вокруг окутал густой туман. Сразу, стало хмуро и прохладно. Но когда спустились немного по пологой долине ручья, туман поредел. Мы двигались вдоль левого края довольно узкой долины. Ее склоны поросли редкой, чахлой (признак заболоченности) лиственницей, кустарниковой ивой и березой, зарослями багульника.

Почва была сырой, местами зыбкой — за лето оттаяла мерзлота. Пришлось всем спешиться и вести лошадей под уздцы. Но идти в высоких тяжелых сапогах было трудно: ноги вязли, задевали за корни и кочки. Лошади, проваливаясь, порой останавливались, не желая идти вперед- Спуститься к руслу, чтобы пойти по гальке, не было возможности. Ручей терялся среди больших, покрытых голубичником кочек, между которыми ноги глубоко вязли в болотной жиже. В довершение всего начал сеять мелкий нудный дождь.