Николай Рыжих - Бурное море

— Привет, Вова! — радостно крикнул он — зубы так и сверкнули, — подняв багорок.

— Уф! — Джеламан яростно сорвал шапку и трахнул ею о палубу. Потом подошел поближе к борту, на лице изобразил тоже горящую улыбку и тоже поднял руку. — Привет, Володя! Как она, родненькая, поймалась?

— Поймалась, Вова, поймалась! — еще радостнее улыбался Сигай.

— За один замет, Володя?

— За один, Вова.

— Молоди много?

— Да есть малость.

«Два раза пятнадцать» отходил, тая в тумане. Отходил он донельзя важно и торжественно.

— Пока, Вова-а-а! — донеслось из тумана.

— Пока, Володя-а-а! — крикнул Джеламан в туман и стал мрачнее тучи. — Ну и черт, ну и дьявол, ну и...

— Нет, командир, — вздохнул дед, — Сигая не пересигаешь.

— К замету! — рявкнул Джеламан. — Полный вперед!

Разметались прекрасно. Джеламан вывел сейнер к бую в тумане точнейше. Все делалось точно, быстро и без слов. И рыбы поймалось тоже много, больше, чем на груз.

Только подтащили невод к борту и начали заливать рыбой трюм, как в тумане послышался грохот, дизеля, и прямо перед нами вырос сейнер. На верхнем мостике Эйфелевой башней возвышался Сережа Николаев.

— Вовка, привет!

— Привет, Сережа!

— За один замет, Вова?

— За один, Сережа.

— Молоди много?

— Да есть малость.

— А мне вчера почти чистая попалась...

— Ну что там?

— Течем, и капитально. — Джеламан схватил чью-то робу и отстукал дробь по трапу.

Я лежал на койке, на спине, в откинутой руке дымилась папироса, и у меня не было силы поднести ее ко рту.

Дело табак: сейнер идет ко дну. Раз уж сам Джеламан не похож на Джеламана, значит, тонем по-правдашнему. Но у меня не было ни силы, ни воли, чтобы пошевелить хоть частичкой тела, хоть мизинцем...

Вчера Серега Николаев сдал два груза трески и оказался почти на груз впереди нас. На вечернем капитанском часе, когда объявили штормовое предупреждение и запретили выход в море, он не давал покоя Джеламану: «Ну, как дышишь, Вова? Море-то на замочке! А? Что? Я знал, что вы с Владимиром Ивановичем Сигаем настоящие рыбаки, а то в наше время скучно жить стало, пошли одни рыболовы, рыбака-то и нету». — «Сережа, — еще нежнее говорил Джеламан, — так цыплят-то по осени считают». — «Я же, Вова, и говорю, что по осени... А как думает Владимир Иванович Сигай?» — «Тоже так думаю», — прохрипел Сигай. «Я так и знал, что вы настоящие рыбаки, — продолжал язвить Николаев, — а то пошли одни...» — «До связи, Сережа!» — не выдержал Джеламан, выключил рацию и повернулся к деду:

— Ну, что будем делать, дед? Еще сутки продержимся?

— Течь увеличивается, командир, — устало сказал дед. — Каждые полчаса Маркович пускает помпу. На базу надо...

— Н-да. — Джеламан задумался. Бежать в колхоз, вытаскиваться на берег, заваривать дырки — это потеряешь дня три-четыре. И в такое-то время, когда день год кормит — сейчас навалилась треска, ее подошло столько, что только успевай возить, каждый день по грузу суда берут, а Николаев вчера ухитрился два груза сдать.

И с тремя дырками в корпусе работать опасно.

Джеламан устало стащил шапку за одно ухо, плечи его понуро опустились. Выглядел он, впрочем, как и все мы, изможденным донельзя: уже целую неделю берем по грузу, днем ловим, ночью сдаем, на переходах дел тоже хватает — то подремонтировать что, то починить что-нибудь. Неделю уже нормально не спим, как только в море появилась треска и началась эта гонка... А последние три дня вообще не отдыхали: что ни замет, располосуем невод, ремонтировать надо.

И три дня назад у нас потек корпус, три дырки появилось в машинном отделении, и в таком месте, под самым маховиком, что ни цементный ящик не поставишь — в машинном отделении его вообще трудно поставить, корпус там в масле и солярке, цемент не держится, — ни аварийные доски с клиньями никак не заведешь. Кое-как заткнули дырки «чопиками» — маленькими клиньями — и прижали распорками, посадили Марковича с кувалдой возле этих «чопиков» и продолжали рыбачить.

Но сегодня течь увеличилась.

— А ведь эти «чёрты» сегодня в море пойдут, — сказал Джеламан.

— Как пить дать, — согласился дед. — Их никаким штормами не запугаешь.

— Шторма может и не быть, — сказал Джеламан, — прогноз всегда завышает фактическую погоду.

— Н-да. — Дед задумался.

Джеламан достал папиросы, размял и сунул нам с дедом в рот по папиросе — руки у нас были в мокрых резиновых перчатках, мы еще не успели переодеться после сдачи.

— А может, парни, пусть Маркович еще сутки посидит перед «чопиками» и выхватим еще хоть груз? А тогда уж в ремонт? А? Иначе ведь нам удачи не видать. Ведь не догоним тогда ни Серегу, ни Сигая. Ну, что? Что вы мне скажете?

— Попробуем, — сказал дед.

— Попробуем, — сказал я.

— Гони, чиф! — оживился Джеламан. — Продержись еще ночь, а пригонишь к месту лова, упадешь дубеть. Как-нибудь без тебя обойдемся, а сейчас мы падаем. Впрочем, пойдем, дед, на палубу, поможем парням.

Они устало поднялись — дед сидел на корточках, а Джеламан, по обыкновению, на штурманском столике, — пошли на палубу, где ребята готовили невод к работе и палубу: мыли и хлорировали трюм после сдачи, ставили сепарации, убирали коплер, ложку, буй, укладывали ваера.

Я поплотнее завернулся в шубу — когда долгое время не спишь, начинает холод продирать, даже при теплой погоде озноб бьет, — дал ход и стал за рулевую баранку. Чувствовал я себя плохо: плечи настолько отяжелели, что сами ползли вниз, ноги подкашивались, а позвоночник сгибался. Голова гудела, как встревоженный улей.

Через какое-то время парни один за другим повалили в кубрик, их лица ломали судороги усталости и бессонницы, они не стали даже ни ужинать, ни перекуривать. Даже не стали стаскивать блестевшую от мокроты прорезиненную робу. Через секунду упадут на койки и провалятся в небытие. Последними пришли Джеламан с дедом.

— А груз мы выхватим, — говорил Джеламан деду.

— Надо, командир, надо, — соглашался дед. — Через три-четыре дня будет поздно, делов уже не будет.

— Через три дня и рыбы не будет.

Когда я вывел сейнер из бухты, погодка стояла не то чтобы штормовая, но работать трудно придется. Впрочем, неизвестно, что еще завтра утром Нептун преподнесет, когда придем к месту лова. Может, и не даст порыбачить.

Ко мне в рубку поднялся Маркович, он выглядел тоже не ахти... впрочем, ему ведь в эти последние дни не удавалось расслабиться в те короткие минуты, когда сейнер идет с тралом, он вахтил возле «чопиков»; я тоже лишен этой роскоши, во время замета и траления я самый главный на палубе, слежу за ходом невода — не вздремнешь.

— Как там у тебя?

— Да понемногу идет, — спокойно ответил Маркович. — Боюсь один в машине оставаться — вдруг засну!