Евгений Устиев - По ту сторону ночи

От медленно кипящего котла, в котором рыбы больше, чем воды, так вкусно пахнет, что даже у повара текут слюнки. Если он не забудет добавить соли и пряностей и вовремя снимет котел с огня, уха будет как раз нужного вкуса. Обжигающе горячая, янтарно-желтая, благоухающая лавром и перцем, такая уха надолго останется в памяти!

В этот вечер солнце впервые опустилось за высокие деревья, и мы ужинали в прозрачном свете белой ночи. Отправляясь в палатку на ночлег, Петя заметил на откосе крупного серого зайца. Сидя на задних лапках метрах в двадцати от нас, он медленно шевелил ушами и внимательно рассматривал неожиданных гостей. К великой досаде Пети и Бонапарта, Саша пронзительно свистнул — и заяц скрылся в кустах.

Хороши звездные ночи теплого юга с их черно-бархатным небом, тревожными криками ночных птиц и душным запахом разогретых трав и цветов! Но не менее чудесны и беззвездные светлые ночи высоких широт. Большая холодная река с легким шумом катит тяжелые, свивающиеся волны; в белом небе застыли розоватые, почти невидимые облака; тайга замирает, и только бесшумный полет совы напоминает о жизни в лесу.

Утром, когда палатка, постели и посуда были уже погружены в шлюпку и мы готовились в путь, из-за косы показались две крошечные оморочки. В первой из этих вертких лодочек, выдолбленных из ствола тополя, сидел старик эвен, во второй — юноша. Они передвигались, отталкиваясь от дна небольшими палочками. За каждой из оморочек тянулся плотик из коротких стволов березы.

Это колхозники из Пятистенного, промышлявшие рыбу на заимке в тридцати километрах выше села. По словам старика, неплохо говорившего по-русски, выше по реке ни одного из местных жителей уже не встретишь. Сейчас они возвращались домой за припасами и табаком.

Хотя мы всего лишь день назад покинули обитаемый мир и еще не успели соскучиться по людям, эта неожиданная встреча нас очень обрадовала. Мы решили немного задержать отъезд и напоить гостей чаем.

С наслаждением выпив две большие кружки крепкого чая и закурив трубку с медным наконечником, старик расспрашивает меня о цели путешествия. Он внимательно слушает, рассматривая аэрофотоснимки и грубую карту, которую я нарисовал на песке. Затем, вынув трубку изо рта, старый рыбак спокойно говорит, что слышал об «огненной горе» еще в детстве.

Говоря по правде, в душе каждого из нас все еще оставалось место для невысказанных сомнений. Мы впиваемся глазами в морщинистое лицо с чахлой седой бородкой. Вулкан существует! Мало того, его извержения явно происходили в не очень отдаленном прошлом и сохранились в памяти ламутов (так называли прежде эвенов).

Воодушевленный энтузиазмом слушателей, старик рассказывает на прощание поэтическую легенду, которую узнал еще мальчишкой. В вольном пересказе она звучит примерно так.

«Было это давно. Много семей ламутов кочевало по тайге и тундре. Долго они ходили* хорошие места для охоты искали, хорошие пастбища для оленей. Много-много раз зима и лето сменялись, пока люди до Анюя дошли. Взглянули вокруг и удивились: не обманывают ли их глаза? Диких оленей было столько, сколько во всех стадах в тундре. Сохатых больше, чем берез в лесу. И снежные бараны были, и лисицы, и соболи, день и ночь считай — не сосчитаешь. Стаи птиц летели — неба не видно. Рыба сама в сети лезла.

У подножия высоких гор ламуты свои чумы поставили, костры зажгли, начали новую жизнь. Ни беды, ни заботы у них не стало.

Прошло еще много-много зим; испортились в богатстве ламуты. Убьют медведя — только лапы да шкуру возьмут, убьют оленя — только печенку и глаза съедят, убьют лебедя да и выбросят, как протухнет. Всю тайгу опоганили падалью и испортили палами.

Рассердился тогда на них добрый дух, что живет на третьем небе и раз в году греет землю, чтобы знали и ламуты и звери, когда лето, а когда зима. Призвал он абаасов — злых духов нижнего мира — и сказал: «Ламуты испортили эту лучшую из моих рек, опоганили ее падалью и сожгли лес. Прогоните их отсюда прочь!»

Стали думать абаасы, как прогнать ламутов с Анюя, пока они совсем не погубили лес, птиц и зверей. Долго думали и надумали.

Крепко ламуты спали, но все сразу проснулись, когда абаасы из-под земли вышли. Страшный гром тогда стоял и земля тряслась, как осиновый листок; увидели люди, как из горы огненной столб до самого неба поднялся. Все три неба черными стали, и сверху каменный дождь посыпался. Огненные реки по долинам потекли. Лес кругом загорелся, вода в реках закипела. Люди, звери, птицы — все от смерти бежать бросились.

Прошла одна луна, потом другая. Много жертв принесли ламуты абаасам — может, позволят они людям к своим брошенным юртам вернуться? Но духи сказали шаманам, что нога живого человека больше никогда не должна в тех местах ступать. Там, в горах, открылись ворота в подземное царство. И если кто подойдет близко, то никогда больше не увидит солнца. А если кто доберется до огненной горы, снова будет гром, дым и пламя, и земля трястись будет, и все ламуты окончательно погибнут. Так говорили шаманы.

Еще много зим прошло, но запрета никто не нарушил. Уже нельзя и сосчитать, как давно это было. Много деревьев в тайге повысыхало, много воды пробежало с гор, много птиц пролетело над землей, и только совсем старые ламуты, как я, еще помнят, что деды рассказывали.

Теперь другие люди на землю пошли. И наши молодые охотники смелыми стали — ничего не боятся. Как-то были они и в тех местах, где гора горела. Говорят, нет там никаких абаасов!»

Слушая старика эвена, я думал об удивительной памяти поколений, которая хранит в себе многие важные события и проносит их от дедов к внукам через века. Судя по аэроснимкам вулкана, он давно уже погас, и грозные извержения происходили здесь в очень отдаленном прошлом. Память же о них еще и сегодня была жива!

Месяц спустя я убедился, что образование вулкана и кратковременная, как и следует из легенды, его деятельность отделены от наших дней тремя — пятью веками. Но то, что индивидуальной памяти человека кажется невообразимо далеким, для памяти поколений — событие вчерашнего дня!

Окончив чаепитие, мы простились с рыбаками и в приподнятом настроении столкнули наши грузные лодки в воду. Оба эвена долго стояли на берегу и смотрели нам вслед. Затем они сели в свои оморочки и, быстро перебирая палочками, поплыли вниз по течению.

Горы Пятистенного давно растаяли в туманной дымке. После поворота на юг Ашой вольно разлился по широчайшей долине. Река течет теперь в плоских песчаных берегах, с которых свисают высокие травы. Впереди только водяная гладь с отраженными в ней кучевыми облаками да яркая зелень пойменных лесов.

Куклин старается вести нашу флотилию поближе к берегу: здесь слабее течение и моторка идет с большей скоростью. Все же с каждым днем пути наклон русла заметно увеличивается. Анюй постепенно превращается в широкий шумный поток, а лодки, увы, движутся все медленнее.