Евгений Устиев - По ту сторону ночи

— Это минимальный возраст, а что можно сказать о максимальном? — спросил меня в тот вечер Куклин.

— О, это очень неопределенно! Не думаю, что больше четырехсот — пятисот лет. Уж очень хорошо сохранились все структурные особенности лавового потока и самих лав!

— И уж очень хорошо это извержение сохранилось в памяти у ламутов, — добавляет Саша.

— Конечно, это тоже важное указание на молодость вулкана.

Перебравшись через очередной лавовый вал, я увидел поднимающийся вдали столб черного дыма и поспешил к нему. Через полчаса за зоной глыбовых лав показалась наша палаточка. Перед огромным костром, в который, чтобы он побольше дымил, была навалена всякая древесная рухлядь, приплясывал» маленькая фигурка Куклина.

Петя рассказал, что по пути сюда им пришлось дважды прорубаться через старые лесные завалы, полностью перегородившие реку. Иначе пришлось бы стать лагерем километра на три ниже.

В двухстах метрах от палатки находится видимый конец реки. Подойдя туда после ужина, я вижу серию мощных родников. С веселым журчанием они вытекают из- под глыбовых нагромождений базальта и почти тут же объединяются в едином русле. Редкий пример «судоходной» до самых своих истоков реки! Впрочем, теперь я знаю, что истинное начало Монни находится в пятидесяти километрах к востоку отсюда; лишь вулканические явления нарушили естественный порядок вещей и исказили привычные особенности нормально развивавшейся речной сети.

На следующее утро я был разбужен выстрелом, который, казалось, прогремел прямо над моим ухом. Выскочив из палатки, я увидел лежащего посреди ручья убитого оленя. Тут же стоял Таюрский с еще дымящимся ружьем.

Олень был очень хорош — красавец с великолепными рогами и лоснящейся от силы и здоровья шкурой. Он пришел на водопой прямо к нашей палатке и был застигнут роковой пулей. Петя услышал хруст гальки, выглянул, увидел животное, не раздумывая, схватил ружье и выстрелил.

Когда, шагая прямо по воде, я подошел к оленю, он был уже мертв; большой темный глаз быстро затягивала мутная пелена, в которой отразилось небо с равнодушно плывущими облаками.

К лежащему оленю подбежали довольные Куклин и Бонапарт. У них в руках острые ножи для свежевания. Я вышел на берег; не хочется видеть, как одно из красивейших созданий природы, о котором некогда люди слагали сказки и пели песни, сейчас превратится в безобразную груду мяса. Вместе с тем где-то в глубине сознания у меня появляется мысль — теперь мы обеспечены мясом до самого вулкана!

После завтрака мы с Сашей отправляемся еще раз пересечь лавовый поток. Петя с Бонапартом остаются разделывать оленя. Освежевав его, они зашивают в оленью шкуру отборные куски мяса и зарывают этот своеобразный мешок в предварительно вырытую широкую и неглубокую яму. Вслед за тем они разжигают сверху большой костер, поддерживая в нем огонь не меньше четырех-пяти часов.

К концу дня, как раз к нашему возвращению из маршрута, поспело совершенно замечательное жаркое. У костра перед палаткой на плоских плитах базальта лежит большая груда подрумяненных кусков оленины, источающих восхитительный аромат. На углях греется кастрюля с супом и пыхтит, хлопая крышкой, чайник.

Никогда мне не приходилось пробовать столь вкусного блюда, как это жаренное по охотничьему способу в собственном соку мясо!

В здешнем лагере мы проводим два дня. Они заполнены изучением базальтов нижней части потока, устройством еще одного лабаза на дереве и тщательной подготовкой к последнему броску. Впереди до вулкана около пятидесяти пяти километров. Это расстояние ничтожно мало по сравнению с тем, которое мы уже преодолели, но достаточно велико, чтобы отнестись к нему серьезно. Прежде всего оно будет удвоено возвращением; необходимость в боковых маршрутах, несомненно, утроит общую цифру километров. Затем мы должны принять во внимание время, которое понадобится для изучения вулкана, — ведь это главная наша цель! В общем мы должны рассчитать провиант недели на две. А запасное белье, теплая одежда на случай непогоды, одеяла, посуда, инструменты! А образцы, ведь без них нельзя обойтись в геологической экспедиции! Мы прикидываем общий вес груза и приходим в большое уныние: не меньше чем по сорок килограммов на душу! Впрочем, утешаемся тем, что возрастание веса геологических образцов будет компенсироваться уменьшением веса продуктов.

В воскресение 2 августа собираемся в последний переход к вулкану. За прошедший месяц самолет мы сменили на моторку, моторку на плоскодонку, а сейчас, оставив плоскодонку, продолжим наше путешествие самым первобытным способом — пешком!

Таюрский и Бонапарт заканчивают укладку оставляемых вещей. У лагеря нет удобной группы деревьев, и потому лабаз имеет здесь очень оригинальный вид. Это большой, тщательно перетянутый веревками зеленый брезентовый тюк. Выбрав прочную горизонтальную ветку у растущей за базальтовым потоком старой лиственницы, мы подтягиваем к ней этот тюк на стальном тросе. Теперь он слегка покачивается между небом и землей, как какой-то диковинный плод. К нему не подобраться ни о ветки, ни со ствола лиственницы. Единственный способ обворовать нас — это развязать очень хитроумный узел, которым прикреплен трос к дереву. Мы полагаем, что косолапый вор до этого не додумается (ведь он не служил во флоте!); не сможет он и перегрызть стальную веревку.

Уже вытащена на берег и опрокинута вверх дном лодка, проверены и окончательно завязаны рюкзаки и мешки. Можно выходить. Мы окидываем последним взглядом уютную излучину, к которой привыкли за эти дни, и садимся закурить. Наш груз для такого длинного и тяжелого путешествия весит непозволительно много. Легче всех, конечно, мой рюкзак; однако я и то с трудом поднимаю его с земли, а вскинуть на плечи могу только с посторонней помощью. Что же касается Петиного мешка, то я его даже не могу оторвать от земли: в нем три с лишним пуда!

Наконец в одиннадцать часов тридцать минут дня мы встаем, помогаем друг другу нагрузиться и медленно взбираемся на лавовый поток. Через несколько минут позади остается пятидесятиметровая зона глыбовых лав; мы переходим шумящие родники, которыми начинается река Монни, и оказываемся на уходящих за горизонт просторах лавового потока.

Моя ноша сразу показалась мне невыносимо тяжелой. Для того чтобы лямки рюкзака не так сильно врезались в плечи, подкладываю под одну из них свернутое полотенце, а под вторую — запасную портянку. Увы, тяжесть мешка нисколько не уменьшилась. Я иду, сильно наклонившись вперед, и смотрю только себе под ноги, чтобы не свалиться. С такой тяжестью и на гладком месте упасть нехорошо, а среди зыбкого каменного хаоса — опасно!