Кармен Майкл - Танго в стране карнавала

Президент поерзал на своем ящичке, быстро переговорил о чем-то вполголоса с вице-президентом, сообщил музыкантам, что «разговоры во время выступлений будут расценены как недостаток воспитания», после чего махнул барабанной палочкой в направлении первых выступающих, давая сигнал, что они могут начинать.

За этим последовала странная сцена: чернокожие мужчины из Мангейры сидели за столом и делали пометки, а белые приличные ребята корячились перед ними, изо всех сил стараясь доказать, что тоже могут сочинять и играть негритянскую музыку. Налицо была пикантная и забавная инверсия расовых ролей, пусть даже юноши и не принесли мастерам ту музыку, которой те ждали.

Были в вечере яркие моменты, например Пинго, одно из дарований Мангейры, который, несмотря на изумительную композицию «Кающийся грешник», вряд ли мог претендовать на звание «Молодая звезда самбы» в своем почтенном семидесятилетнем возрасте.

После этого прозвучала изысканная и виртуозная классическая самба от музыканта, играющего в баре «Бип-бип», пользующемся дурной славой в Копакабане.

Потом играл Фабио, за ним – двое парней из Мангейры, они никак не могли сговориться, в какой тональности начинать.

Ну и несколько сочинений о жизни в фавеле, смущенно исполненных хорошо одетыми ребятами из Зоны Сул.

Нечего и говорить, что спустя три недели на поиски нового Картолы махнули рукой. Я понимаю, как больно сознавать, что новое поколение ни в грош не ставит любимую тобой культуру, но, по мнению Фабио, речь шла даже не об этом, а о разнице между искусством, вдохновляемым надеждой, и искусством, движимым отчаянием и безысходностью. Этот бунт не имел перспективы, он не стоил всей великой истории бразильской музыки.

– Говорят, что в фавеле стало лучше жить. Хорошо, я соглашусь с этим. Тридцать лет назад в фавеле никто читать не умел, зато там писали самую прекрасную музыку, какую только слышал мир. Теперь все стали грамотные, умеют читать, но все, что они делают, – смотрят телевизор и слушают всякое дерьмо.

Я, правда, сомневаюсь, что дело касалось искусства, но 30 сентября 2005 года нескольких эм-си доставили в федеральную полицию, допросили и предупредили, что им запрещается писать и играть песни, нарушающие общественное спокойствие. Администратор интернет-сайта, пропагандирующего кариока-фанк, был арестован. Телефон Мистера Катры не отвечал, звонить родственнику Сабрины мы не решались, так что оставалось следить за новостями по выпускам газеты «О Диа». Уж там-то должны знать, что к чему, ведь на страницах этой дивной газеты звучали горячие призывы пересажать всех диджеев. Демонстрируя не то наличие цензуры, не то (что даже хуже) отсутствие интереса, ни одна солидная газета не отреагировала на столь грубое нарушение свободы слова. Зато эти издания всерьез обсуждали буржуазных «бунтарей» – группу «Слипнот» и Аврил Лавин, а чего стоили интервью с этой британской дешевкой, М.И.А., этой пустышкой, нагло и беспардонно подделывавшейся под кариока-фанк, чтобы упрочить свой попсовый имидж на фоне лондонской музыкальной тягомотины. Неудивительно, что в Рио ее не признали. Хотя, с другой стороны, романтика АК-47 и коктейлей Молотова, возможно, больше привлекает тех, кто не живет в зоне военных действий.

Не понимаю, почему всё это меня так волновало, ведь и Мистер Катра, по сути дела, просто скользкий тип с сексистскими идеями, и его супруге следовало бы как следует проучить муженька (а если не супруге, то хотя бы одной из его двенадцати подружек). Я знаю, что фанк – никакая не музыка и звучит паршиво, что из-за него дети перестали учиться играть на гитарах и кавакинью, и все же что-то заставляет меня снова и снова вставать на его защиту. Конечно, самба лучше. Но она умирает, а кто-то же должен принять вызов полчищ М.И.А. и бесчисленных Аврил Лавин, в их модных прикидах цвета хаки, с их гламурными атрибутами бунтарей, и пока против них выступают такие ребята, как Катра.

Я поделилась своими переживаниями с Кьярой – а с Фабио не стала, что нисколько не удивительно: он нас называл изнеженными богатенькими девочками, околдованными уголовной романтикой. Фабио кричал, что все могут убираться к черту – и М.И.А., и Аврил, и Катра, все вместе, – что на свете была и всегда будет лишь одна достойная музыка, и это самба, только самба! И за что ему такое наказание, продолжал он, как его угораздило влюбиться в невежественную австралийку, которая не понимает этого. Ну и далее в том же духе… пока мы не врубали радио на полную катушку, чтобы больше не слышать друг друга.

И вот на меня, мучимую ревностью, разоренную, загорелую дочерна, обрушился Карнавал, набросился, как оставшийся без пары маландру на рассвете. Уже почти наступил февраль 2004 года, и я только что перешла на положение нелегально проживающей в Бразилии иностранки. Я больше не могла обращаться в полицию ни по каким вопросам и ни за какой помощью, я жила на 10 долларов в день и не знала, как быть дальше.

Мне совершенно не улыбалось пропустить Карнавал, об этом я и слышать не хотела. После безумия, владевшего кариоками в коварные летние месяцы, трудно было даже предположить, на что они могут оказаться способны в разгар крупнейшего языческого празднества. Я билась, пытаясь выучить запутанный и непостижимый португальский язык. Я отступилась от своих ценностей. Влезла в страшные долги. Но была исполнена решимости во что бы то ни стало получить свою долю блесток и барабанов.

Внешне все выглядело ужасно, казалось, что жизнь катится под откос. Однако истина, как ни странно, была в том, что я чувствовала себя счастливой. Ведь, несмотря на сильнейшие эмоциональные потрясения, а может, и благодаря им, сейчас я делала ровно то, что хотела. Конечно, время от времени я просыпалась среди ночи в холодном поту от ужаса – но это не шло ни в какое сравнение с леденящим ужасом, который я испытывала при мысли о том, чтобы снова стать винтиком лондонского корпоративного механизма. Наверное, в жизни должен присутствовать некий уровень беспокойства, какое бы существование ни вести, и я скорее предпочитала, чтобы меня мучил вопрос «Что я буду есть завтра?», а не «Разве же это жизнь?». С перспективой высокооплачиваемой и престижной работы я давно распростилась, от карточки «VISA Аustralia» вынуждена была отказаться.