Кармен Майкл - Танго в стране карнавала

Меж тем чистки рядов под видом «пятилетних планов» то шли на спад, то захлестывали, словно волны в Копакабане, относя в море вчерашний мусор и прибивая к берегу новый, сегодняшний хлам, и все надеялись, что назначение нового мошенника успокоит народные массы еще на годик. Гаротинью, ожиревший коррумпированный экс-губернатор Рио-де-Жанейро, вырвался вперед, предприняв анекдотическую голодовку в знак протеста против обличительных выступлений газеты «О Глобу», – и заслужил в Интернете и печати ехидные комментарии вроде «Поголодай, жирдяй, может, похудеешь». Очевидно, сам он не видел в своих действиях ничего смешного. А может, как раз видел. Может, он просто издевался над своим электоратом – нищими и голодными жителями Рио, которые за него голосовали. По дороге наверх с ним чуть не столкнулся экс-президент Фернанду Коллор, недавно вновь избранный в сенат после того, как четырнадцать лет назад его попросили с президентского поста, обвинив в таких малопочтенных вещах, как взяточничество и коррупция.

– Как, почему эти жулики возвращаются? – кричала я на Фабио.

– У нас молодая демократия, – пожал он плечами. – Мы получили право голоса только в 1985 году.

Все это было похоже на гнилые манго, нападавшие за последний месяц. Даже в Лапе выборы местной Королевы самбы были окрашены протекционизмом и коррупцией. Фабио, член отборочной комиссии в конкурсе на лучшую музыкальную композицию – Lapa! Nova Capella! Asa Branca! .. О, как великолепна наша Лапа! – вынужден был согласиться, что и Королева номер один, и Королева номер два, с их пухленькими белыми ножками и какой-то утиной, вперевалочку, самбой не вполне соответствуют идеалу. В отличие от парламента, где несправедливость чаще всего облекается в пристойные внешне формы, в Лапе забаллотированные участницы не пожелали сдаваться без боя. Пять великолепных черных богинь, с незапамятных времен трамбовавшие самбой здешний цементный пол, отомстили, ворвавшись в круг почета победительниц с боевой пляской. Когда они смели охрану одним синхронизированным движением мощных бедер, толпа заревела, а жирненькие белые королевы вынуждены были спасаться бегством вместе со своими коронами. Увидел бы их кто-нибудь из парламента – могли бы преподать урок, как действовать в подобной ситуации. Королевы, тоже мне… В такие моменты мне особенно легко понять, почему люди иногда просто взрываются и линчуют кого-нибудь.

Странная штука, эта анархия. С одной стороны я блаженствовала, потакая своим творческим импульсам – писала стихи и короткие рассказики, занималась музыкой, – а как было приятно, как повышало самооценку, когда, появляясь повсюду с опозданием, я обнаруживала, что меня терпеливо ждут. С другой – как-то неуютно было задумываться о последствиях неограниченной личной свободы в этом, мягко говоря, несовершенном мире. Лучшие дома в городе занимали преступники, гангстеры и коррупционеры. Хороших, порядочных ребят убивали без суда и следствия. Нелегальное строительство жилых домов разрушало прекрасные леса Тижуки. Самосуд время от времени обрушивался на невинных. Судьи не всегда угадывали, виновен подсудимый или нет, а Фабио из-за того, что был жутко ненадежен, упускал массу возможностей дать концерт. Я, конечно, наслаждалась вновь обретенной свободой, но при этом сделала открытие, что свобода других людей может безумно раздражать.

Дни бежали, я начала ценить законы – по крайней мере, некоторые из законов, управлявших австралийским обществом. Англосаксонская приверженность к строгому соблюдению правил, например привычка приходить вовремя, уважение права собственности других людей, их права жить в безопасной среде. Даже организованное стояние в очереди я теперь ценила по-новому. Все больше мне хотелось порядка, стабильности и организованности. Хотелось хоть чуть более уважительного отношения к законам. Чтобы дорожная инспекция строго указывала: «Это полоса для автобусов, а вам по ней ехать нельзя». Чтобы полиция прикрыла шумную электро-панк вечеринку по соседству. Чтобы полиция перестала избивать людей на улицах. Мне хотелось системы и хоть какого-то равноправия, черт его возьми!

В один прекрасный день на почте я, неожиданно для самой себя, преградила путь человеку – пятнадцатому по счету, – пытавшемуся пролезть без очереди, объясняя, что он друг заведующего. Ладно бы только это, но я еще и заорала на него как резаная: «А ну-ка встань в очередь и стой, как все, сукин ты сын»! Это повергло меня в шок. Неужели из моего рта вырвались слова, призывающие к мелкобуржуазному конформизму? Не я ли всю жизнь ратовала против конформизма и боролась с ним? Разве это не я так любила хаос и свободу? И безумие? Разве притягательность Бразилии не в этом самом всеобщем бардаке?

– Беспредел и беззаконие – симптом коррупции , а вовсе не признак стремления к свободе личности, – рассуждал Фабио, бродя по галерее Банка Бразилии, куда мы пришли, чтобы выпить на халяву шампанского. – Свобода личности существует в этой стране только для людей с деньгами или связями.

– И для маландру, – добавила я, протягивая ему очередной полный бокал.

– Ну разумеется.

– Ты отдал бы свою свободу в обмен на общество, где не будет беспризорных детей, коррупции и неравенства? – спросила я у Фабио. – Предпочел бы ты жить, например, в Норвегии?

– Не думаю, что должен торговать своей свободой ради того, чтобы у нас было честное и гуманистическое общество, – был ответ.

– Но если бы такое было возможно?

– Нет.

Я не могла критиковать или осуждать его, не имела права.

Возможно, наши с Кьярой страны, Австралия и Италия, добились более значительных успехов в достижении таких ускользающих целей, как свобода и порядок, но факт остается фактом: мы с ней были здесь, в Бразилии. Наверное, мы стремились даже не к полному согласию – хотя бы к некоему, как выразилась Кьяра, «компромиссу, при котором ты не обижен, но и не торжествуешь». А может, нами двигало простое желание заполучить все самое лучшее из каждого из двух миров. Просто, когда мы находились в Австралии и Италии, законы имели реальное значение, они на нас распространялись . Это наши страны, с правилами и уложениями, сложными и запутанными, в которых мы разбирались по обязанности. Возможно, истина состоит в том, что и Бразилия на самом-то деле является высокоорганизованным обществом, и даже в большей степени, чем наши собственные «страны-няньки», и на самом деле свободой в Бразилии пользуются не только богатые, что и подтвердил своими словами Фабио. Может быть, хаос и неразбериха в Рио-де-Жанейро есть не что иное, как ослабление поводка на время кормежки?

А если все обстоит именно так, тогда, значит, мы и все прочие туристы, наспех осматривающие Южную Америку, вряд ли имеем право смотреть свысока на бразильскую элиту. Они-то, по крайней мере, понимают, какой груз ответственности на них лежит, и неважно, что выполняют они свой долг несколько неадекватно. Мы-то свободны. Туристы. Путешественники. Сторонние наблюдатели. Нам легко судить, не рискуя самим стать предметом осуждения. Нам не больно. Вот почему нам всем здесь так нравится – просто потому, что здешние законы к нам неприменимы.