Уилл Рэндалл - Год в Ботсване

— Guten Morgen, meine Damen und Herren [38] Доброе утро, дамы и господа (нем.). , — склонил голову он.

Наши немецкие путешественники немедленно расцвели от удовольствия и не могли удержаться от того, чтобы не взирать на озадаченных французов со снисходительно-торжествующим видом. Вольф Дитер с немалым удовлетворением и с моей помощью перевел меню и порекомендовал различные, несомненно, очень вкусные, но все-таки не слишком уместные в Африке баварские фирменные блюда к вечернему чаю.

Мы провели ночь без всяких осложнений в постоянном палаточном лагере высоко над городком. Поужинали гигантскими порциями пропаренной ароматной кислой капусты в подвальном ресторанчике, что немедленно перенесло меня на пятнадцать лет назад: я вспомнил вечер, который однажды провел в Берлине. Тогда я, помнится, потерял зуб в огромном куске свинины и был вынужден сделать ноги, когда обнаружил, что очаровательная фройлейн, заигрывавшая со мной в баре, оказалась вовсе и не фройлейн. К счастью, в ту ночь в Свакопмунде с подобными проблемами я не столкнулся.

Рано утром, когда первые золотые лучи коснулись гребня Седьмой Дюны — самой высокой песчаной дюны в мире, — мы устало и почти в полной тишине погрузились в автобус и устремились по прямой дороге из города. Вскоре местность превратилась в рыхлую серую долину, практически начисто лишенную растительности и каких-либо других признаков жизни. Путешествие по подобному ландшафту, как мне открылось спустя некоторое время, становится сродни галлюцинации. Виды, которые мы лицезрели через запыленные окна, смахивали на кадры из фантастических фильмов семидесятых годов, снятые через загрязненный объектив. И довольно быстро все мы погрузились в своего рода транс — сон, от которого пробудились лишь через девять-десять часов, когда оказались на петляющем подъеме дороги в столице Намибии Виндхуке.

Поскольку окружающие холмы скрывают пригороды, сам город, население которого хотя и составляет около двухсот тысяч человек, кажется поразительно маленьким, словно игрушечным. Два-три высотных здания, выступающие из сетки улиц — на вид, похоже, три на четыре квартала, не больше, — вставлены меж двухэтажных домов в колониальном стиле — и под жестяными крышами с огромными окнами, выходящими на аллеи. Есть здесь и все внешние атрибуты современного города — международные отели, банки, агентства по прокату автомобилей, пассажи с магазинами, и все это представлялось каким-то неуместным и даже сюрреалистическим, стоило нам лишь вспомнить, каким пустынным было окружение.

Виндхук был основан всего лишь лет сто назад немцами, соблазнившимися рассказами о мифических пластах полудрагоценных камней, которые они вскоре и принялись с энтузиазмом разрабатывать, — драгоценности эти сказочно обогатили многих колонистов. Орудия каменного века, примерно пятитысячелетней давности, и окаменелые кости слонов, обнаруженные в безмятежном зоопарке в центре города, показали, что обильные источники, выходящие на поверхность в этой самой бесплодной части мира, привлекали сюда человека и животных на протяжении уже многих тысячелетий.

Колонисты быстро утвердили в данной местности свои архитектурные предпочтения, и за уличным рынком, заполоненным изделиями ремесленников, деревянными игрушками и тряпичными куклами (в момент нашего приезда лотки как раз сворачивали и складывали), тянулись здания, которые вполне сошли бы за декорации для фильма из немецкой жизни. Но всего поразительнее было то, что на одном из холмов, отделявших главный город от внешних деревушек, стояли три сказочных замка. Причудливые башенки и освинцованные окна, зловещие темные каменные стены, — словом, они выглядели так, словно их взяли напрокат в какой-нибудь киностудии.

Фил посоветовал нам вовсю пользоваться здесь удобствами, поскольку это последний аванпост цивилизации, который мы увидим в ближайшее время. Каким же разумным оказался этот совет.

На наше счастье, отношения между французской и немецкой сторонами потеплели, и когда мы подъезжали к ботсванской границе, я уже ощущал, что ситуация становится немного более контролируемой. Фил оказался не только в высшей степени сведущим во всех областях техники, но и, по-видимому, обладал нервами, сделанными из превосходного природного каучука. Вместе мы обхаживали, успокаивали и вообще ободряли каждого, кто в этом нуждался. Дни шли, мы все как будто приспособились к тяготам нашего путешествия, и — в истинности чего я убеждался довольно часто — Западный мир, для большинства из нас столь долго бывший единственным миром, словно растворялся в обширных открытых ландшафтах, скалах и пыли, странных, колючих растениях и деревьях и прятался в укромном уголке разума.

И вскоре уже не было ничего естественней, чем остановиться на обочине пыльной дороги с видимым во всех направлениях дрожащим горизонтом и без единого признака какого-либо другого человеческого обиталища. Уже не вызывало удивления, когда нам велели ставить палатки, набирать дров, чтобы хватило на ночь, и сооружать огромный общий костер, вокруг которого мы сидели либо за вялым разговором, либо в дружной тишине. И наконец, уже никто — или почти никто — не жаловался, если приходилось мыть посуду, упаковывать вещи или толкать автобус. Более того, по мере нашего продвижения через Намибию и дальше по Ботсване и окраинам великой пустыни Калахари меня не оставляло чувство, что некоторые были бы не прочь растянуть это путешествие до бесконечности. Настолько прекрасным было это ощущение — сплав свободы, приключения и товарищества, — что возвращение к обыденной работе (какой бы, в моем случае, она ни оказалась) представлялось все более и более невозможной перспективой. Правда, мне начинали надоедать эти народные песни с прихлопываниями по бедрам.

Пустыня Калахари, что и говорить, самая что ни на есть настоящая пустыня. Она, впрочем, не может претендовать на обаяние Сахары — la тег de sable [39] Пустыня, букв, «море песка» (фр.). море песка, — или же на величественность Намиба, по которому мы только что путешествовали. Но зато Калахари поражала своим размахом, своими внушающими благоговейный ужас масштабами. Здесь не было блуждающих дюн, и ландшафт совершенно не менялся — лишь миля за милей плоской земли, однообразно покрытой низкорослым серовато-коричневым кустарником. Калахари словно бы создана для тех, кому по нраву преодолевать за день огромные расстояния. Некоторые из нас вели путевые заметки, день за днем записывая впечатления о путешествии, однако из-за бесплодного характера местности описания эти порой сводились к указанию количества холмов или хотя бы тех жалких подъемов, что встречались нам за десять часов езды. В один день, полностью проведенный в дороге, их число достигло двух. И все же воистину захватывал один лишь простор континента. Отслеживая тонкую фиолетовую линию на висевшей в кабине карте, я неизменно поражался, сколь же мало мы продвигаемся за день.