Владислав Корякин - Русанов

Остальные члены экипажа «Дмитрия Солунского» были представлены к серебряным нагрудным медалям за безупречное выполнение своих обязанностей в условиях лишений и опасностей ледового плавания: «Государь Император, по представлению и согласно заключения Комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах, Всемилостивейше изволил пожаловать…» согласно приведенному выше представлению.

Однако в список награжденных не попали горный инженер М. М. Кругловский, его рабочий, студент-зоолог Иванов и судовой кок. Почему это произошло — не вполне понятно, хотя отсутствие ссылок на Русанова в опубликованной статье Кругловского (как и отсутствие у самого Русанова причин отказа Кругловского предоставить материалы полевых наблюдений) в последнем случае наводит на мысль о несло-жившихся отношениях.

Достижения русановской экспедиции 1910 года оценивались весьма положительно. Так, начальник Главного гидрографического управления А. И. Вилькицкий прислал следующую телеграмму: «Осведомившись из газет о благополучном возвращении экспедиции Русанова из тяжелого и отважного путешествия с еще большими дарами науки, от души поздравляю Вас с успехом и очень прошу передать мое поздравление и привет участникам славной экспедиции». Другой известный российский полярник той поры Л. JI. Брейтфус назвал успех русановской экспедиции особенным, исключительным счастьем и т. д.

Однако на общем фоне благожелательных отзывов и дружеских поздравлений иной раз появлялись отклики, вызывавшие недоумение. Так, в «Иллюстрированном прибавлении» к «Московскому листку» (№ 17 за 1911 г.) появилась статья В. П. Врадия, посетившего Новую Землю на рейсовом судне и на этом основании посчитавшего себя знатоком новоземельских проблем. Возможно, В. А. Русанов не обратил бы внимания на суждения этого дилетанта, если бы не прямые выпады низкопробного писаки: «Что касается последней экспедиции г. Русанова, то его обход северной части Новоземельского острова (? — В. К.) был чисто случайным (в программе он не значился), и вся заслуга в этом деле принадлежит умению капитана масленниковского судна… По выражению архангельских жителей, сам г. Русанов был перевезен вокруг Новой Земли (? — В. К.) вполне пассивно и случайно, — “как мешок”, говорят архангельцы».

Чтобы у читателя не возникло сомнений в его объективности, свой ответ Русанов (1945, с. 394–395) начал с «открытий» новоявленного «полярника», снабдив их собственным хлестким комментарием. По поводу сообщения Врадия о горьком вкусе полярной ивы Русанов отметил, что оно «особенно ново и ценно, так как, кажется, никто из ботаников не пытался изучать новоземельскую иву с гастрономической точки зрения». Что касается использования ослов в условиях Новой Земли, то, по мнению Русанова, «всякий, кто хоть раз видел ослов и Новую Землю поймет, насколько первые малопригодны для второй» и т. д. Окончательный вывод — «по мнению г. Врадия, можно также случайно совершать полярные экспедиции, как терять носовые платки» — не требует комментария. Просто, конкретно и с достоинством, строго в стиле русского интеллигента, не больше и не меньше… Однако выпады вроде описанного были все же исключением.

Вместе с Русановым на Большую Землю прибыл и Илья Вылка. Сосновский на казенный счет отправил его в Москву для обучения премудростям Большой Земли, которые могли бы пригодиться талантливому ненцу в жизни на краю света. Представляя Вылку будущим учителям, Русанов выдал своему помощнику следующую аттестацию: «Он читает книгу природы так же, как мы с вами читаем книги и газеты… В экспедициях он незаменим как помощник и проводник; человек он смелый, отважный, решительный».

В Москве Вылка легко одолел четыре правила арифметики, познакомился с географией, основными правилами русского языка, освоил топографическую съемку, набивку чучел — многое из того, что могло ему пригодиться на Новой Земле. Довольно быстро Переплетчиков убедился, что его ученик быстро подмечает свойства и характер окружающих, одновременно отличаясь деликатностью и характерным ассоциативным мышлением. Так, скопление народа в модном магазине он назвал «птичьим базаром», а свое пребывание в Москве — зимовкой. На домашнем представлении по Чехову ненец покинул помещение, считая, что своим смехом оскорбит присутствующих.

В занятиях живописью он проявил себя незаурядным и талантливым самородком — надо было только обучить его технике, умению разбираться в красках, а не пользоваться тем, что оказалось под рукой, и т. д. и т. п. Забегая вперед, лишь отмечу, что, возможно, благодаря Русанову и московским художникам В. В. Переплетчикову и А. Е. Архипову мы можем познакомиться с творчеством Вылки в музеях Питера и Архангельска, даже если оно вызывает неоднозначные оценки. Однако ничего подобного в нашем искусстве нет, и уже одно это позволяет ему занимать свою особую нишу в богатейшей российской палитре художников разных толков и направлений. Разумеется, Вылка во время пребывания в Москве усвоил и многое другое, полезное для себя. Получилось так, что, вернувшись на Новую Землю в составе экспедиции Русанова в 1911 году, по семейным обстоятельствам Вылка уже не смог продолжить свое образование на материке.

Известия об исследованиях Русанова в Арктике заинтересовали научную общественность обеих столиц. Отчет В. А. Русанова о его последних исследованиях состоялся в штаб-квартире Географического общества в конце января 1911 года в Петербурге, причем сопровождался показом диапозитивов. К сожалению, в бумагах общества не обнаружено протоколов этого заседания. В Москве он выступал в Большой аудитории Политехнического музея неделей раньше, видимо, по приглашению виднейшего географа того времени академика Д. Н. Анучина. Его выступление (отчет о котором был опубликован журналом «Землеведение», 1910, кн. IV, с. 101) интересен планами на будущее, которыми Русанов поделился со слушателями: «В заключение докладчик познакомил с проектом санной экспедиции от Крестовой губы до мыса Желания через весь Северный остров, рассчитанный на три месяца, и указал на те препятствия, какие могут при этом встретиться». Этому замечательному проекту, увы, не дано было осуществиться, поскольку ближайшие интересы России на Новой Земле потребовали другого.

Тяжелое и непростое дело для полярника — пытаться совместить личную жизнь с профессией. В письме от 27 февраля 1911 года в Орел Русанов поделился с родными планами на будущее: