Сергей Шлахтер - Звезда, зовущая вдали

Гато попросил Кумика и сирийца Оя проводить его к дому, перед остальными принес извинения, попросил потерпеть до вечера. Оба товарища тоже нарядились и украсили пояса серебряными кинжалами. Комизм положения состоял в том, что к городским воротам пришлось идти по грязи без сапог, обмотав ноги тряпками. Лишь там была мощеная дорога, позволившая надеть чистую обувь. Ворота только что открыли, и друзья легко затерялись в толпе пешеходов, ограничившись платой за вход в одну малую серебряную монету. Толщина стен в проходе достигала пятнадцати локтей. Абориген уверенно повел спутников сначала по центральной улице, потом — по кольцевой. Там вскоре открылся вид на величественное сооружение странной формы: ступенчатые террасы, соединенные широкими лестницами, раскрашенные каждая в свой цвет (белый, красный, синий и другие). Каждая терраса состояла из отдельных каменных кубов. Гато объяснил, что это — зиккурат, [72] Существует предположение, что огромный зиккурат послужил прообразом библейской Вавилонской башни. культовое сооружение в честь богов, управляющих небесными светилами, посещаемое только жрецами, для которых построен отдельный храм, с левой стороны.

Затем друзья перешли через узкий канал и оказались на небольшой площади, усаженной уже отцветающими декоративными кустами вокруг высокой статуи. Она изображала бородатого человека в богатом кафтане и высокой меховой шапке, попирающего ногой каменного льва. Гато поклонился изваянию, прочел вслух молитву о благополучии родных и рассказал, что здесь изображен древний царь Гильгамеш, национальный герой Урука, объединивший вокруг города обширные земли. Тогда, до построения Вавилона, здесь была столица царства.

После этого ритуала шумер свернул с главной улицы в проулок и повел друзей к восточной окраине города, где жили ремесленники и мелкие торговцы. Здесь был разгар рабочего дня, отовсюду, из-за глухих заборов, доносился трудовой шум. Гато то и дело вносил комментарии: вот слобода плотников, вот ткачей, шерстобитов, гончаров. И тут же: вот по этой дороге я с другом Рифатом уходил на войну, вот на этом пустыре мы еще юношами устраивали кулачные бои, я и мой друг были самыми умелыми, а вот определить сильнейшего из двоих так и не смогли. А вот это — он указал на домик с замысловатой вывеской, изображавшей красивые мужские лица, — цирюльня дяди Оло, отца Рифата. И тут же выразил желание зайти.

Дверь была открыта настежь, но занавешена от насекомых кисеей с медными кольцами внизу. При отбрасывании ее в сторону раздался легкий звон, на который тут же выглянул юркий сухой бритоголовый старик в легком хитоне и кожаном фартуке. Он близоруко вгляделся в посетителей, угадал в них чужеземцев и спросил, чем может служить. Гато решил соединить приятное с полезным и измененным голосом попросил привести в порядок волосы и бороду. Хозяин пригласил клиента к скамейке перед большим треснутым зеркалом; Гато про себя отметил, что второй скамейки, возле которой когда-то работал друг, нет, и ощутил болезненный укол в сердце. Двое товарищей разместились на длинном ларе у стены и начали тихий разговор на египетском языке. Впрочем, дядя Оло весь погрузился в дело и очень умело придавал клиенту приличный вид, болтая о том о сем. Гато вдруг подумал, что он совсем не похож на согнутого горем отца, и немного приободрился.

По окончании работы гость встал и повернулся к товарищам, удивленно уставившимся на него. Нарядно одетый, аккуратно подстриженный и причесанный, Гато выглядел очень эффектно, совсем не так, как в рабстве и походах.

— Дядя Оло, ты меня не узнаешь? — спросил он тихим, но естественным голосом.

Старик прищурился, привстал, вглядываясь в лицо, и вдруг выронил ножницы, замахал руками и попятился.

— Ты?! Живой! Но как?..

— Я все расскажу, потом… Я только что вошел в город. Расскажи, как там мои, они живы?

— Конечно. Отец был у меня дней десять назад. Мать здорова, только очень сдала после твоего исчезновения.

— А Нефире… ждет меня? Или ушла к своим родителям?

— Зачем ей уходить? Она сына воспитывает.

— Кого?!

— Как кого? Ты что, не знаешь? Ну да, конечно, ты же ушел, когда он еще не родился.

— Да я и не знал, что она ждет…

— Иначе не ушел бы? — уже ехидно спросил дядя Оло.

— Я сейчас же к ней побегу! — вывернулся Гато. — Спасибо тебе за эту весть.

Гость метнулся к выходу, но в последний момент остановился.

— А как Рифат, он вернулся?

— Давно, с тех пор все хромает. Не захотел, негодник, продолжать мое дело, занялся крашением тканей. И живет отдельно, в их слободе. Женился, две дочурки у него. От него мы и узнали, что ты попал в плен.

— Дядя Оло, не говори пока никому, что я вернулся. Я хочу сегодня побыть наедине со своими.

— Ну что ты, что ты. Я буду молчать, как мой намасленный [73] В старину вместо мыла для бритья пользовались маслом или жиром. посетитель.

Гато исчез за дверью. Кумик, с понимающей улыбкой, подошел к зеркалу и положил на столик серебряную монетку за работу. Хозяин вновь замахал руками, но гости уже уходили. Старик минуту помолчал, обдумывая новость и борясь с желанием понести ее дальше. Обещал молчать; но ведь жене рассказать можно, разумеется, под строгим секретом. И он заспешил на кухню. А уже через десять минут старушка под спешным предлогом, с горячими клятвами о молчании, засеменила к соседке.

Гато собирался лететь дальше соколом, но Кумик остановил его. Теперь, когда выяснилось, что дома все благополучно, можно чуть задержаться и что-то купить: угощение, небольшие подарки, игрушку ребенку. Нужно зайти в какие-нибудь лавочки. Блудный сын согласился, и они наскоро купили белые лепешки, копченую грудинку, сыр, сладости и кувшин вина. Для сына Гато купил глиняный свисток и маленький кожаный барабан — музыка очень подходила к радостному событию. Затем происходило нечто примечательное: чем ближе становился родной дом, тем медленнее шагал шумер. Наконец, остановился у входа в переулок, молча указал на ворота и скамейку возле них.

Путники подошли и сложили покупки на старую скамью, помнившую еще и мальчика Гато, и молодую супружескую пару, отдыхавшую здесь вечерами. А хозяин вскочил на скамью и заглянул во двор. Здесь мало что изменилось: те же деревья, грядки, справа от ворот — кузница, из которой доносился металлический звон. Опытное ухо Гато уловило двойное постукивание — значит, отец работал с подручным, приходилось нанимать работника. Опять сын почувствовал укол в сердце. И тут он разглядел нечто совсем новое — под старой сливой лежала маленькая металлическая лошадка; игрушек в этом доме давно не было. Затем послышались шаги, и к колодцу прошла пожилая женщина, мать; поступь ее была по-прежнему твердой, но спина — согнутой. И Гато без сил слез и опустился на скамью.