Жюль Верн - Два года каникул

— И время выгадаем, и труда меньше,— поддержал его Уэбб. ;

— Что скажешь, Донифан? — нерешительно спросил Кросс.

Донифан задумался. Этот вариант был, конечно, удобнее.

— Ты прав, Уилкокс,— ответил он.— Возьмем ялик. Править будет Моко.

— Если только он согласится,— заметил Уэбб с ноткой сомнения в голосе.

— Как это он не согласится? — воскликнул Донифан.— Разве я не могу ему приказывать, как Бриан? Ведь он должен только перевезти нас через озеро.

— Конечно, ему придется подчиниться,— вскричал Кросс.— Ведь, если тащить весь этот груз посуху, нашему переезду конца не будет! Да, наверное, повозка и не пройдет через лес.

— А если нам все-таки не дадут ялик? — настаивал Уэбб.

— Не дадут? — вскричал Донифан.— Кто это посмеет нам отказать?

— Бриан… Ведь он — глава колонии…

— Бриан! — с негодованием повторил Донифан.— Да разве он один — хозяин этой лодки? Пусть только попробует…

Он не закончил фразу. Но чувствовалось, что честолюбивый мальчик ни в чем не подчинится приказанию соперника.

Однако Уилкокс справедливо заметил, что спорить об этом бесполезно. По его мнению, Бриан охотно окажет им любую помощь и нечего заранее волноваться. Оставалось решить, возвращаться ли во Френч-ден немедленно.

— Мне кажется, это необходимо,— сказал Кросс.

— Значит — завтра же? — спросил Уэбб.

— Нет,— возразил Донифан.— Прежде чем уйти отсюда, я хочу сходить подальше к северу, за бухту, и осмотреть ту часть острова. На это нам хватит двух суток. Может быть, там есть земля, которую француз не заметил. Было бы неразумно переселяться сюда, не зная этого наверняка.

Все согласились с его справедливым соображением и решили задержаться на два-три дня, но поход совершить обязательно.

На следующий день, четырнадцатого октября, четверо мальчиков, встав на заре, отправились берегом на север. На протяжении трех миль между лесом и побережьем тянулся скальный массив и у его подножия оставалась узкая — не более ста футов — песчаная полоса. Примерно в полдень друзья, миновав последний утес, остановились позавтракать.

Здесь в бухту впадал еще один водный поток. Судя по его направлению — с северо-запада на юго-восток, он, очевидно, вытекал не из озера, а брал свое начало где-то в возвышенной части острова. Донифан назвал его Северным ручьем. Быстро переправившись через него на надувной лодке, мальчики пошли по левому берегу. Но около трех часов пополудни Донифан заметил, что Северный ручей слишком отклоняется к западу, и, чтобы спрямить направление, им пришлось углубиться в лес, который сплошным зеленым массивом простирался, видимо, до северной оконечности острова, застилая горизонт. Здесь пышно разрослись сотни буков, отчего Донифан и назвал его Буковым лесом, занеся наименование на карту вместе с Северным ручьем.

К вечеру юные путешественники прошли девять миль, примерно полдороги. На следующее утро они пустились в путь уже на заре. У них были причины спешить: погода явно стала меняться. Западный ветер все свежел, надвигались густые облака; правда, пока они не нависали низко и могло обойтись без дождя. Сильный ветер и даже буря не испугали бы мальчиков, но грозовой шквал с ливнем заставил бы их поневоле повернуть обратно.

Они пытались идти быстрее, но теперь им приходилось бороться с очень сильными порывами бокового ветра. День получился очень тяжелым и обещал еще более скверную ночь. И действительно, около шести часов вечера разразилась настоящая буря: засверкали молнии, раздались громкие раскаты.

Донифан и его товарищи не отступились. Их подбодряла мысль, что уже близка цель. Лесной массив не поредел, и они всегда могли укрыться под деревьями. При таком сильном ветре ливня можно было не опасаться, а море находилось где-то рядом. Около восьми часов они услышали мощный рев прибоя: значит, и здесь, у северного берега, тоже есть полоса рифов.

Однако небо уже заволокло тяжелыми тучами и потемнело. Чтобы увидеть море засветло, надо было торопиться. Но вот уже показалась опушка, а за нею простирался берег, весь в пене волн, разбивающихся о рифы.

Несмотря на усталость, мальчики пустились бегом. Хоть бы взглянуть в последних отсветах дня на океан! Будет ли это открытое, безбрежное море или узкий канал, отделяющий остров Чермен от материка или от другого острова?

И вдруг Уилкокс, бежавший чуть впереди остальных, внезапно остановился, указывая на темный предмет у самой кромки прибоя. Что это? Морское животное — кит или кашалот? А может быть, лодка, которая разбилась, налетев на риф?

Да, это была лодка. Полуопрокинутая, на боку. А в двух шагах от нее, рядом с тугим пучком водорослей, скрученных ударами волн, лежали два трупа.

Донифан, Уэбб и Кросс сначала тоже остановились как вкопанные. Потом все четверо, не сознавая толком, что делают, кинулись было к телам, распростертым на песке. Но тут же, охваченные ужасом, не подумав даже, что в этих людях, быть может, еще теплится жизнь и нужно поскорее оказать им помощь, кинулись прочь — обратно к лесу…

Уже совсем стемнело. Угасли последние отблески заката. Завывания ветра все усиливались, смешиваясь с ревом бушующего моря.

Разразилась страшная буря. То и дело раздавался треск деревьев, и прятаться под ними было небезопасно. А по берегу со свистом проносились вздыбленные вихрем массы песка.

Всю ночь мальчики просидели в лесу, ни на минуту не сомкнув глаз. Они жестоко мерзли, но костер разводить было нельзя: под таким ветром от малейшей искры запылал бы мгновенно вокруг сухой бурелом. Кроме того, их охватило лихорадочное волнение. Кто были эти люди? Откуда взялись? Если они добрались сюда на лодке, значит, поблизости есть земля. А может быть, это шлюпка с корабля, потерпевшего крушение и затонувшего у здешних берегов?

И то и другое было одинаково возможным, и в редкие минуты затишья дети перешептывались, прижавшись друг к другу. В их возбужденном мозгу возникали галлюцинации [138] [138] Галлюцинация — болезненное состояние, при котором возникают образы и ощущения, не связанные с внешними явлениями и не вызываемые ими, но воспринимаемые как подлинные («бред наяву»). , им чудились далекие крики, приглушенные ветром. Они напряженно прислушивались, воображая, что по берегу бродят, отчаянно зовя на помощь, другие потерпевшие крушение люди. Но все это было обманом чувств, нервным наваждением.

Они упрекали себя, что поддались испугу, и сейчас были готовы броситься туда, к рифам, на которых вздымались буруны. Но в эту беспросветно темную ночь, на открытом берегу, исхлестанном бешеным прибоем и ветром, как бы они отыскали то место, где лежали тела погибших?…

Все четверо находились на грани истощения физических и моральных сил. Уже так давно были они предоставлены самим себе и считали, что стали взрослыми, а вот теперь снова превратились в детей, когда увидели — в первый раз со времени гибели яхты — других людей, выброшенных морем на берег мертвыми.