Генри Мортон - От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Я высказал пожелание посетить начальную школу в Конье. Хассан на мою просьбу отреагировал неожиданно.

— Думаю, туда вам лучше отправиться одному, — сказал он и пояснил: — Если я пойду с вами, то могу расплакаться и покрыть себя позором. Все-таки я кавалерийский офицер.

Тут уж я не сумел скрыть своего удивления. Неужели передо мной тот самый человек, который совсем недавно хвастал своими военными «подвигами»? Герой, который жег деревни, убивал мятежников, с шашкой наголо скакал в атаку на греков и роялистов?

— Вам этого не понять! — воскликнул Хассан. — Вы-то родились и жили в стране, где получить образование очень просто, а школа — самое обыденное явление. Не то что у нас! Вы только подумайте: в детстве я был вынужден ходить в какое-то непонятное заведение при мечети. Мы сидели на грязном полу, а наш с позволения сказать учитель — старик, которому было наплевать на нас, — читал вслух Коран. Вот и все. Такова была Турция во времена моей юности. Теперь все изменилось. Каждый молодой турок — не важно, юноша или девушка — имеет возможность учиться бесплатно. В вашей стране образование — как вода, всем дается даром. Повсюду бесплатно! Потому я и говорю, что вы не поймете. Когда я смотрю на этих детей, у меня все здесь сжимается…

И Хассан, кавалерийский офицер, стукнул себя по груди.

Тем не менее в школу мы отправились вместе. Я получил возможность разглядеть изблизи это светлое, наполненное воздухом здание в лучших традициях современной архитектуры. В вестибюле стоял непременный бюст Ататюрка.

Я познакомился с директором школы, и он изложил мне систему правил, действующих в учебном заведении. От него я узнал, что классы в школе смешанные. Учителями тоже работают как мужчины, так и женщины. Старый арабский алфавит под запретом, говорить или писать можно только на новом турецком языке, в котором используются латинские символы. Преподавание религии строжайше запрещено.

После краткой беседы мы заглянули в одну из классных комнат. При нашем появлении весь класс — пятьдесят маленьких мальчиков и девочек — встал и вытянулся по стойке «смирно». Меня это не удивило, подобную картину можно наблюдать в любой муниципальной школе Лондона. Каждый ребенок сидел за отдельной партой. На стене — черная доска, и когда мы вошли, молодая учительница как раз что-то на ней писала. В задней части комнаты находился большой поднос с песком, размером примерно три на шесть футов. Оказывается, младшие школьники обучаются грамоте по оригинальной и весьма остроумной методике. Дети наполняли песком маленькие воронки и с их помощью «писали» (на самом деле выдавливали, как делает кондитер с кремом) буковки. Контролировался процесс очень просто — при помощи пальца: то открывая, то закрывая отверстие воронки.

Когда учительница спросила, есть ли желающие выйти и написать предложение на доске, тут же взметнулся лес рук. Выбор пал на маленького коротко остриженного мальчика. Без малейшего смущения тот прошествовал к доске и взялся за мел. Он уверенно написал несколько слов, после чего поклонился директору и вернулся на свое место.

— Что он написал? — поинтересовался я.

— Он написал следующее, — прокомментировал директор, — «Когда вырасту, я буду служить своей стране».

Я оглянулся в поисках Хассана и как раз успел заметить, как тот, прижимая платок к глазам, выходит из класса.

Одну за другой я осмотрел все классные комнаты. Больше всего меня поразили два факта: во-первых, серьезность и сообразительность учащихся — в этих классах никто не баловался; а во-вторых, равноправие, которое царило между мальчиками и девочками. Они трудились бок о бок и вносили равноценный вклад в общее дело. Издревле женщина в Турции считалась как бы человеком второго сорта. В мальчиках с рождения воспитывали чувство собственного превосходства. Сын — маленькое божество домашнего очага, дочь же всего-навсего служанка. Учитывая, что это происходило на протяжении многих веков, можно было бы ожидать, что подобная атмосфера — в той или иной степени — сохранится и в смешанных классах. Ничего подобного! Молодое поколение турок росло свободным от мужского шовинизма. Отношение к женщине как к низшему существу изжило себя — вместе с гаремами и прочими пережитками прошлого.

Внезапно прозвенел звонок. По всей школе прокатился дружный гул — это ученики поднялись из-за парт и снова застыли по стойке «смирно». По команде учителя они построились попарно и дисциплинированно покинули класс, распевая на ходу какой-то патриотический гимн.

Бедняга Хассан не расставался с носовым платком. Сначала он откашлялся, затем громко, с трубным звуком высморкался.

— Вы видите новую Турцию, — прошептал он. — Скажите, разве она не прекрасна?

Директор школы стоял в коридоре, сияя улыбкой, а мимо него шествовала длинная колонна поющих детей. Один за другим они сворачивали за угол и выходили на залитый солнцем школьный двор.

— Перед вами будущие учителя, врачи и архитекторы новой Турции! — воскликнул Хассан. Голос его окреп и зазвенел от избытка чувств. Он с нескрываемой гордостью смотрел на маленьких темноглазых и голубоглазых турок, которые дружными рядами с песней проходили мимо бюста своего вождя — Кемаля Ататюрка.

В результате наших долгих вечерних бесед с Хассаном я начал в какой-то степени понимать его энтузиазм по поводу Гази. Этот человек многое сделал для своего народа. Он не только пробудил турок от вековой спячки, не только поднял уровень их самооценки — по сути, Ататюрк даровал своему народу новую духовность. Заставил оторваться от прошлого и встать на новый путь, который, возможно, приведет Турцию к великому и прекрасному будущему.

Хассан пояснил мне один из важнейших шагов, предпринятых правительством на пути национального возрождения страны.

— Помните, во время разговора в Соле я сказал, что туркам следовало бы воздвигнуть памятник Ллойду Джорджу, — начал он. — Вы тогда еще улыбнулись, и совершенно напрасно. Я говорил вполне серьезно и готов повторить еще раз. В 1920 и 1921 годах — когда мы были смяты и ослаблены после неудачной войны — европейские политики приняли сторону Венизелоса и тем самым оказали нам немалую услугу. Они пробудили нашу доблесть, влили свежую кровь в наши жилы, стимулировали наше самосознание. Турки снова почувствовали себя нацией — возможно, впервые с тех пор, как захватили в Средние века Константинополь. Даже в том состоянии, проиграв войну, мы сумели оправиться от военного поражения, объединились для борьбы с греками и под руководством Гази выиграли эту схватку. Именно там — за столом переговоров в Лозанне — родилась новая Турция. С того момента она стала страной для турок. Иностранцам пришлось убраться вон.