Полли Эванс - Китай. Искусство есть палочками

Вдоль салона автобуса стояли три ряда двухэтажных кроватей, между которыми оставались два узеньких прохода. Я заняла верхнюю полку рядом с дверью, наискосок от водителя. В поездах верхняя полка — самое то, а вот в автобусе, как я вскоре обнаружила, на них лучше не ездить.

Матрас был ужасно коротким и узким. Я не могла улечься и вытянуть руки, поскольку второй руке банально не хватало места. Меня предупредили, что в таких автобусах процветает воровство, поэтому я попыталась уложить багаж спать вместе с собой, а сама пристроилась в позе зародыша посерединке, но положение оказалось не слишком удобным для сна, вдобавок автобус провалился в какую-то яму, подпрыгнул, и мой рюкзак со свистом полетел на пол. Я решила не делить с ним постель, но даже мне одной места на койке не хватало.

Мало того, что верхнюю полку явно проектировали в расчете на худосочных анорексиков, так вдобавок на ней не было никаких перекладин, за которые можно было бы уцепиться, чтобы ненароком не свалиться вниз. Коротенький металлический бортик тянулся вдоль койки, но он был слишком низким и вряд ли спас бы меня от падения на первой же колдобине, а их по пути попадалось предостаточно. Автобус трясся и подскакивал, и пассажиры вместе с ним. Моя койка ходила ходуном. Когда колеса автобуса выписывали очередные пируэты на ухабах, я подпрыгивала, а потом приземлялась на жесткий матрас, ощущая себя, как человек, которого пытаются реанимировать с помощью дефибриллятора. Мне было жутко неудобно, но все полки заняли, так что перелечь на менее опасное место не было возможности.

Когда автобус отъехал в восемь вечера, уже стемнело, и в отличие от поездов, где можно читать, пока не выключат свет, в салоне автобуса освещение отсутствовало как класс. Единственное, что оставалось — лежать и молиться о сне.

Тут ожил мобильный. Это Клайв звонил мне из отеля, находившегося черт-те где. Возможно, ему просто захотелось пообщаться с кем-нибудь, кто проводит вечер не так интересно, как он.

— А ты где? — спросил он с неуместной веселостью.

— Трясусь в спальном автобусе между Лицзяном и Куньмином, — процедила я сквозь зубы и описала все неудобства.

— Ну и ну! А скоро ты приедешь в Куньмин? — поинтересовался Клайв.

— Да, всего-то через каких-нибудь одиннадцать часов, — весело ответила я.

Повисло молчание.

— Господи, — выдохнул Клайв. — Вот бедняга!

Наискосок от меня на нижней полке храпел сменщик водителя. Он издавал звуки потрясающей громкости. Сопел, разговаривал во сне и хрюкал. Его коллега за рулем харкал так громко, как мне еще не доводилось слышать, метко посылая плевки за окно, причем делал это с завидной частотой, примерно раз в пять минут или что-то около того, причем каждый плевок сопровождался громким эхом. Я лежала и размышляла, уж не болен ли он туберкулезом и не заражусь ли я на таком расстоянии, а потом каким-то загадочным образом умудрилась провалиться в сон.

Я проснулась в два часа ночи, когда мы припарковались на стоянке. Это было пустынное место, освещенное только фарами автобусов, между которыми шныряли призрачные силуэты. Пассажиры, вырванные из объятий сна, мало разговаривали, лишь время от времени закуривали, и оранжевые огоньки сигарет светились в темноте. В углу стоянки обнаружились прилавки, с которых даже ночью торговали какими-то не слишком привлекательными на вид штучками на палочках, фруктами, орешками и водой. Продавцы тоже в основном помалкивали. В этом месте, темном, промозглом и тихом, было что-то зловещее. Этакое чистилище для спальных автобусов, расположенное у черта на куличках, где доживают век старые автобусы, расплачиваясь за свои грехи, к примеру, за нанесение увечий пассажирам. На минуту мне показалось, что тот вопль ужаса водитель издал именно потому, что предчувствовал: нас ждет коллективная кончина.

Я слезла с койки и заставила себя выйти на холод, чтобы сходить в туалет — глупо упускать такую возможность, а потом вернулась, улеглась на узенькую койку и стала ждать. Мы простояли еще около часа, пока водитель трещал с друзьями в буфете. Они там все ржали ну просто как кони и с шумом втягивали в себя лапшу. А на стоянке царила мертвая тишина, которую нарушало только равномерное жужжание моторов и крики какой-то тетки, расхаживавшей с рупором и орущей команды водителям, когда те парковались. Едва автобус останавливался, грозная бабища заходила в салон и орала что-то сонным разомлевшим пассажирам. Я не поняла, что именно она нам сказала, но, наверное, что-то типа: «Приветствую вас, товарищи пассажиры. Сейчас два часа ночи, и вы благополучно прибыли в ад. Вы отсюда никуда не уедете, уж не знаю сколько времени, поскольку водитель № 1 голоден, а водитель № 2, по-видимому, умер. Так что лежите тут в темноте и пересчитывайте свои синяки в тишине, которая будет прерываться только моими выкриками. Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы у тех, кто лежит на верхней полке, хорошенько затекло тело. Всем доброй ночи».

Наконец водитель вернулся, потряс своего сменщика за плечо, и они поменялись местами. Я до конца пути так и не спала толком. Дорога была просто ужасная. Возможно, ее снова ремонтировали, и мы объезжали стройку по размытой колее. Как бы то ни было, автобус подпрыгивал на каждой ямке, их, видимо, прорыли специально, чтобы проверить кости пассажиров на прочность.

Когда на следующее утро мы в половине восьмого приехали в Куньмин, я очень напоминала один из тех призрачных силуэтов, что шныряли вчера по стоянке, и дело было не только в недостатке сна.

После того как меня одиннадцать с половиной часов отбивали о полку, все внутренности буквально тряслись.

Через пару часов, чувствуя себя ничуть не лучше, я решила погулять по городу, поскольку в тот вечер, когда я ждала стыковочный рейс до Чжундяня, толком ничего не увидела: прилетела поздно, улетала рано, да и отель специально выбрала поближе к аэропорту. Теперь у меня было несколько дней перед перелетом в Цзинхун. К счастью, из столицы провинции самолеты летали регулярно.

Куньмин показался мне приятным местом. Зеленые человечки на светофорах не неслись галопом, как в Нанкине, но и не маршировали, как их коллеги в других частях света. Они казались расслабленными: так, наверное, ходят на Луне. Широкие проспекты с витринами магазинов контрастировали с хаосом задворок, где стояли покосившиеся от времени деревянные хибары. Иногда фасады домов под свесом крыши венчал каменный резной орнамент.

На птичьем рынке тысячи птиц пытались перекричать друг дружку, а от обилия расцветок рябило в глазах. Интересно, кто-нибудь здесь красил птиц, как того несчастного пса в Сучжоу, у которого были розовые уши и хвост? Я наткнулась и на цветочный рынок, где на прилавках тоже бушевало буйство красок, а в воздухе витали головокружительные ароматы. По дороге я периодически заходила в чайные лавки, поскольку Юннань славится своим чаем.