Фуксия Данлоп - Суп из акульего плавника

После десяти лет путешествий по Китаю и возможности сравнить Хунань казалась мне во многом провинциальной и старомодной. Это был довольно замкнутый мир, куда редко забредали туристы. Иностранцы ехали в провинцию только по необходимости, например чтобы усыновить ребенка. Я быстро поняла, что для хунаньцев их регион является центром вселенной. Это даже не оговаривалось. На протяжении последних двух сотен лет Хунань подарила миру массу исторических деятелей, потрясших основы существовавшего в Китае миропорядка, начиная от полководца цинской династии Цзо Цзунтана и заканчивая Мао Цзедуном и целой когортой коммунистических вождей. В последнее время хунаньское телевидение стало считаться самым продвинутым и креативным.

Так и повелось, что в глазах хунаньцев их провинция — сердце всей страны. Именно она дарила Китаю новые таланты, именно она была движущей силой, благодаря которой Срединное государство с девятнадцатого века неуклонно двигалось вперед по пути модернизации. Хунаньцы считают себя самыми умными, способными и честными, поскольку, по их мнению, сочетают в себе силу северян и мягкость южан, будучи лишенными увертливости и хитрости сычуаньцев. И свою кухню они считают наиболее сбалансированной, чего нельзя сказать о тошнотворно сладких блюдах востока или же вызывающей раздражение сычуаньской кулинарии, которые становятся причиной столь сильного покалывания и онемения, что толком распробовать ничего не можешь. Очень часто у меня создавалось впечатление, что хунаньцам весь остальной Китай, не говоря уже об остальном мире, видится во многом бесполезным и неинтересным.

Но встретились и такие люди, которые отнеслись ко мне с невероятным теплом и радушием. Одна хозяйка ресторана взяла меня под свое крылышко. Она разрешила мне делать на кухнях ее заведений все, что захочется. Более того, время от времени заезжала за мной на машине с шофером и увозила на целый день развлекаться: ходить по рынкам, посещать роскошные банкеты и разные заседания. Управляющий старого ресторана «Гучэнгэ» также разрешил мне присутствовать на кухне, и именно там я узнала рецепты многих из полюбившихся мне хунаньских блюд. Во всех других случаях приходилось попотеть.

Чанша чурался меня, так что ни с кем не удалось крепко подружиться. Несколько иностранных преподавателей, с которыми мне довелось свести знакомство в первую неделю, бежали из страны, как только стала распространяться эпидемия атипичной пневмонии, а туристов я никогда не видела. Вечера, как правило, проходили однообразно — у телефона, в болтовне со старыми друзьями из Чэнду, Пекина и Шанхая. Дни тянулись долго, и я чувствовала себя одиноко. Мне не хотелось жертвовать личной жизнью ради работы. Дело дошло до того, что я подумывала вообще отказаться от исследований китайской кулинарии. Именно в этот момент судьба подрила встречу с Лю Вэем и Саньсань.

Стоял очередной ветреный, серый, влажный день. Я села в микроавтобус и отправилась за город к мемориалу Лэй Фэна. Всегда испытывала слабость к этому образцовому солдату-коммунисту, которого в Китае называют «нержавеющим шурупом». Лэй Фэн родился в 1940 году в бедной семье, проживавшей неподалеку от Чанша. В раннем детстве он осиротел. Когда Лэй Фэн подрос, то вступил в НОАК (Народно-освободительную армию Китая), где сумел выделиться хорошими поступками (например, штопал товарищам носки и готовил чай командирам). В 1963 году его дневник — оду во славу коммунизма прочел Мао Цзэдун. Дневник размножили, издали. Школьники — поколение за поколением — должны были его изучать. В честь солдата сочинили веселую песню: «Учитесь у Лэй Фэна! Что за славный пример! Предан революции, предан партии!»

Жизнь Лэй Фэна к тому моменту трагически оборвалась — в 1962 году его зашибло падающим телеграфным столбом, однако о герое не забыли. Даже сейчас китайские школьники должны время от времени принимать участие в компаниях «Учимся у Лэй Фэна», хотя в обществе на его фигуру смотрят с определенной долей цинизма. Лэй Фэн не единственный, кого власти выбрали на роль образцового коммуниста. В девяностых годах партия, недовольная моральным состоянием общества, провела специальную кампанию, в ходе которой на весь Китай прогремело имя еще одного молодого солдата Сю Хунгана, которого ударили ножом в живот, когда он пытался защитить в автобусе женщину. (Официальные средства массовой информации красочно описали геройский поступок Сю Хунгана: «Поддерживая болтающиеся внутренности свитером-безрукавкой, он, невзирая на страшную боль, выпрыгнул из окна автобуса, чтобы броситься в погоню за преступниками».) Лэй Фэн далеко не один-одинешенек среди социалистических героев-знаменитостей, однако именно он всегда оставался моим любимцем.

Мемориал Лэй Фэна меня разочаровал. Домик, сложенный из обмазанных глиной кирпичей, в котором он провел детство, окружали бесчисленные выставочные павильоны, набитые скучными образчиками коммунистической пропаганды. Посетителей, кроме меня, было два-три. Детвора из Чанша в тот день, скорее всего, сидела как приклеенная у телевизоров и компьютеров. Теперь у нее были другие примеры для подражания, она обзавелись новыми кумирами типа Дэвида Бэкхэма и Бритни Спирс. У подножия статуи Лэй Фэна, стоявшей у входа в парк, у меня завязался разговор с незнакомцем. Увидев записи в моем блокноте, он почувствовал ко мне симпатию и дал номер телефона, попросив позвонить, если у меня возникнет такое желание. Через два дня, когда меня накрыл особенно сильный приступ одиночества, я набрала цифры, и Ли Жуй пригласил меня на ужин. После трапезы он сообщил, что хочет познакомить меня кое с кем из своих друзей.

Тот вечер стал поворотной точкой в моей одинокой жизни в Хунани. Благодаря Ли Жую я свела дружбу с одной парой — Лю Вэем и Саньсань. Как только мы с Ли Жуем переступили порог их квартиры, я почувствовала себя как дома. Когда мы пришли, их сыночек Сюйчжан играл на полу. Главная комната была отделана резными деревянными панелями и украшена разными древностями.

Супружеская пара предложила нам присесть в чайной комнате, в которой над подношениями из фруктов и дымящимися благовониями возвышалась статуя бодхиставы Гуаньинь, а со стен свисали старинные гобелены. Лю Вэй поставил чайник на огонь и приступил к исполнению изящного, захватывающего дух ритуала под названием гун фу ча — фуцзяньской чайной церемонии. Саньсань позвала еще друзей — каллиграфа, дизайнера и бизнесмена, занимавшегося коллекционированием антиквариата. Мы засиделись допоздна — пили изумительный чай, лакомились орешками и сластями и говорили на всевозможные темы. Впервые за все время своего пребывания в Чанша я почувствовала себя счастливой.