Николай Урванцев - Два года на северной земле

Олень оказался самцом с уже начинающими отрастать молодыми рогами и сильно линяющей шерстью. Передние копыта основательно стерты. Видно, добывание здесь корма вследствие плотного снега представляет значительные трудности. Тощий страшно. Не только подкожного, но даже и внутреннего сала на брыжжейке почти совершенно нет. Взяли мясо, голову для коллекции, шкуру же бросили, так как она никуда не годна. Лагерем стали за мысом Мессера, пройдя всего из-за поземки и канители с оленем 17,3 километра. Здесь, судя по заструге, ветер дул прямо с востока, между тем как на предыдущей стоянке он бушевал все время с северо-востока. Ночью поземка окончательно утихла, так что утро наступило ясное и солнечное.

Едем попрежнему, близко прижимаясь к берегу. Однако дорога легче прежней, бродного рыхлого снега нет нигде. На земле довольно много песцовых следов, нередко попадаются оленьи, а у мысов в море частенько и медвежьи. Видели чаек-бургомистров, впервые в этом году.

Лагерь разбили, пройдя 30,1 километра.

Ночью вновь началась пурга, продолжавшаяся и следующий день. Мы было уже приуныли, думая, что это опять затянется на 3–4 дня, но, к счастью, опасения оказались неосновательными. Через сутки пурга кончилась. Двинулись дальше и, пройдя 14,8 км, достигли мыса Евгенова. Здесь будет дневка, так как нужно определить астрономический пункт.

Мыс образует низменную галечную косу, далеко вдающуюся на юг в море. Торосоватые льды видны до пределов видимого горизонта и подходят к берегу, образуя прибрежную гряду нагромождения. Кроме того и на земле имеется окаймляющий вал до метра высотою из галечно-песчаного материала.

Таким образом на всем протяжении пролива Вилькицкого от мыса Неупокоева до мыса Евгенова льды в море торошены чрезвычайно сильно, по меньшей мере полосой шириною километров десять. Пробраться через них не только на собаках, но даже пешком дело невыполнимое. Поэтому нет ничего удивительного, что участники экспедиции Р. Амундсена зимою 1918/19 года попасть на Северную Землю не смогли.

Как только пришли, немедленно разложили приколы, крепко их укрепили и привязали к ним собак, так как здесь всюду и в море и на берегу много свежих медвежьих следов. После этого принялись за устройство лагеря. Только я начал раскладывать радиостанцию, чтобы установить, как подошел Ушаков и говорит: «Бери винтовку, идет к палатке медведь». Винтовка лежала тут же на санях в чехле. Вытянуть ее было делом нескольких секунд. Присели за сани и стали ждать. Медведь шел с моря смело на нас, но по временам останавливался, вытягивая шею, должно быть, чтобы лучше разобрать, что там такое, и внимательно принюхивался. Усталые собаки, свернувшись клубками, лежали цепочкой одна за другой и спали. Ни одна не поднимала головы. Возможно они-то, чернея, как лежащие нерпы, и заинтриговали зверя. Подойдя метров на пятьдесят, медведь скрылся за береговым валом и начал подползать из-за прикрытия, но временам осторожно выглядывая. Ясно: он подкрадывался к нам, принимая нас за свою добычу. Ушаков шепчет: «Как высунется, стреляем, а то кинется и может покалечить собак». Два выстрела прозвучали почти одновременно, как только зверь начал опять выглядывать. Он вздыбил, опрокинулся навзничь и кинулся наутек, но, пробежав метров сто, свалился, получив еще несколько пуль. Оказался крупным и упитанным самцом. В него попали все наши выстрелы. Первые две пули, пронизав грудь, вышли между лопатками и были безусловно смертельны, а он все же побежал.

Мясо, пока не замерзло, отделили от костей и нарезали на порции, по полтора-два килограмма каждая. Вышло 80 кусков или пять полных кормежек, да кроме того досыта собак накормили. Шкуру бросили за невозможностью вывезти.

Пасмурно, с востока ползут низкие тучи, все время закрывающие солнце.

Ночью около 4 часов проснулись от страшного лая и воя собак. Особенно дико ревел Шайтан, как будто его уже тащил на завтрак медведь. Пулей вылетели мы из спальных мешков, схватили тут же стоявшие винтовки и выскочили из палатки.

Огромный зверь спокойно шагал мимо, метрах в пятидесяти, не обращая внимания на собачий гвалт. Мяса у нас было достаточно, медведь не питал агресивных намерений, и мы, не стреляя, любовались на красивое, мощное, полное своеобразной грации животное. Идя вдоль берега, медведь вскоре натолкнулся на остатки своего убитого собрата, спокойно взял в зубы шкуру с неснятым с нее салом и понес ее без всяких усилий, как бумажку, хотя весу в ней было не менее 100 килограммов.

На другой день пасмурно попрежнему, астрономические наблюдения невозможны. Приходится пережидать, но мы не беспокоимся, так как корма собакам имеется с избытком. По берегу среди гальки кое-где видны обломки полуистлевшего, уже негодного на топку плавника. У мыса Неупокоева он был значительно свежее и количеством больше, чем здесь. Значит приносит его, главным образом, енисейскими водами, а не ленскими.

13-го туман и низкие облака наконец стало разносить, и наблюдение удалось провести полностью. К вечеру тучи сгустились вновь, но теперь это уже не имело значения.

Ночью снова были разбужены диким собачьим ревом. Выглянули из палаши и видим картину: медведь стоит среди собак и нюхает Хорька, который лежит, сжавшись в комок, ни жив, ни мертв. Остальные, вырвав внешний конец прикола из снега (другой привязан к копылу саней), скрутились вокруг в сплошной клубок. Размышлять было некогда. После выстрелов зверь отбежал метров двадцать и упал мертвым. Оказался молодым самцом. Повидимому, зверь подкрался к спящим сытым собакам вплотную, приняв их за нерп, кинулся, избрав за объект охоты Хорька, но в последний момент остановился, пораженный и неожиданным запахом неизвестных ему животных и их видом.

В этом состоянии недоумения мы его и застали.

14 мая тронулись в дальнейший путь вдоль восточного берега острова на север. Пеммикана у нас осталось 56 банок, что составляет запас обильного корма на 15 дней. Кроме того, берем еще медвежьего мяса на 3 кормежки. В общем корма должно хватить до фиорда Тельмана, если даже задержит пурга. А там на всем пути до дома у нас разбросаны мелкие депо.

Проклятая Ведьма опять сорвалась с привязи. Как это она умудрилась сделать при двух карабинах, — совершенно непонятно. Теперь бегает кругом лагеря в 150–200 м и тявкает непрерывно. Поймать ее дело безнадежное. Оставить тоже нельзя. Все время будет крутиться около упряжек, раздражая всех своим бессмысленным лаем. Взял винтовку и, тщательно прицелившись в стоящий вдали черный силуэт, выстрелил. Собачонку словно что-то толкнуло, но она сорвалась с места и побежала, тявкая как ни в чем ни бывало. «Неужели промазал? — с ужасом подумал я. — Дьявольская скотина! И пуля ее не берет». Но нет. Пробежав шагоз десять, Ведьма свернулась и упала на спину. Когда я к ней подошел, она лишь слабо болтала в воздухе лапами. Теперь от Милькиного потомства остался дома один кобелек Макач. Тоже сокровище не лучше Ведьмы. Журавлев его хотел взять в «обучение» и теперь, наверное, уже прикончил.