Генри Мортон - Ирландия. Прогулки по священному острову

Самый серьезно настроенный социальный реформатор не смог бы повлиять на этих людей. Здесь не станут рассуждать о классовом барьере. Вы видите перед собой мрачную бедность, но не неряшливую бедность трущоб, не жалкую бедность, потому что эти люди себя не жалеют.

Они озадачили бы любого социального работника, не говоря уж о женах священников!

Итак, мы сидим, говорим о младенцах, о прорезывании зубов, кашле, трудностях выращивания детей. Другими словами, обсуждаем жизнь.

Она качает колыбель. В это время входит курица, оглядывает собрание, недовольно кудахчет, склевывает что-то с пола и удаляется.

— А я потеряла только двоих, — говорит мать с оттенком гордости. Выходит, было еще двое детей! Я спрашиваю, как врачу удается добраться до таких домиков в горах, а она отвечает, что за всю свою жизнь не видела врачей.

Трудно добыть достаточно еды, говорит она, тем более что девочки подрастают. Они живут на картошке и яйцах, когда яйца есть, и на молоке. Мяса они никогда не ели. Но — слава Господу! — все живы и здоровы, а Бриджит скоро уедет в Америку…

Две старшие дочери подталкивают одна другую и хихикают. У них голые ноги и красные юбки. Оборваны они не меньше, чем их отец, а лица почти такие же красные, как юбки. Как эти дикие дети сумеют устроиться в Америке?

Всем станет легче, когда Бриджит уедет в Америку, ведь она каждую неделю станет посылать домой шиллинг, а то и два. Такие разговоры меня всегда поражают. Это больше, чем долг перед родителями, возможно, это страстная привязанность к родине, подобия которой вы не встретите ни в одной другой стране.

Двое мальчиков ходят в школу за три мили от дома, а утром в воскресенье вся семья проходит то же расстояние на службу в церковь. И не важно, какая погода — дождь или солнце.

Женщина с любопытством поглядывает на мой портсигар. Да, она не отказалась бы от сигареты. Когда я зажигаю спичку, она хватает сигарету и подносит ее кончик к спичке так словно эго — фейерверк. Она смеется и сознается, что никогда раньше не держала сигареты. Я показываю ей, как следует держать и прикуривать сигарету. Девочки громко смеются над матерью и отпускают шутки по-ирландски.

Снаружи на камне сидит глава семейства. Он курит и смотрит на облака. Мы рассуждаем о трудностях выращивания пищи в таком месте. Он говорит, что — благодарение Богу! — находится в лучших условиях, чем большинство мужчин. Там — он указывает трубкой в сторону гор, к морю — люди живут на краю скал и целый день таскают морские водоросли и даже землю в плетеных корзинах…

— Но они любят свои скалы?

— Да, — соглашается он, — и никогда их не оставят, даже если вы отдадите им всю долину в графстве Мит. Но они голодают!

— И все же они счастливы?

— Да, конечно, счастливы, и все же… они голодают. Вот такая она, Коннемара! Однако жалеть этих людей я никак не могу.

Есть стихотворение, которое произносят крестьяне на западе страны, когда, перед тем как идти спать, шевелят угли в очаге. Переведенное прозой на английский язык, оно звучит так:

Однажды вечером, в конце долгого дня, проведенного в Коннемаре, я смотрел на фермера, шевелящего угли в очаге. Он аккуратно подобрал в кучку тлеющий торф и присыпал его сверху углями, чтобы огонь дожил до утра.

Это действие, совершаемое в тысячах белых домиков с наступлением ночи, символично для Ирландии. Горящий торф можно уподобить гэлу; угли — это века, проведенные под чужеземным игом; темнота в комментариях не нуждается, а утро — будущее Ирландии. Когда утром угли разгребают по сторонам, человек видит в торфе красноватое сердце огня. Крестьянин дует на него, пока не взметнется пламя. Тогда в печь добавляют новое топливо.

Создатели современной Ирландии, верящие в то, что будущее нации связано с возрождением всего гэльского, явились на гэльский запад за вдохновением. Здесь, как мне кажется, таится странная, пока еще не проявившая себя сила. Эти гордые люди, формально неграмотные, однако с манерами и инстинктами ученых и джентльменов, обладают силой, которая должна повлиять на будущее Ирландии. Они принадлежат к тому же племени, что и шотландские фермеры. Сколь многие из знаменитых генералов, хирургов, юристов и литераторов, родившихся в Хайленде, обязаны своим успехом в жизни тому, что их семьи вытягивали из себя все жилы, чтобы послать талантливого ребенка в колледж?

Эта тяга к учению, эта почти фанатичная вера в университетское образование пока еще не заметна на западе Ирландии. Но скоро она может стать реальностью. Мне кажется, что, когда эта молодежь станет мечтать не о Чикаго и Нью-Йорке, а об академических наградах, и Ирландия предложит им блестящую карьеру, нечто новое и мощное войдет в жизнь этой нации. Гэльское возрождение зависит от деятельности ученых и других людей, пришедших из городов в глубинку. Вторая, более важная стадия наступит, когда молодые гэлы с Запада придут в города не для того, чтобы занять рабочие места, а чтобы предложить стране свои мозги.

Клифден, столица Коннемары, находится в тени гор Туэлв-Пинс. Эти горы я числю в ряду самых красивых, какие когда-либо видел. Они определяют пейзаж Коннемары. Когда едешь по этим местам, видишь их и справа, и слева. Иногда низкие облака закрывают вершины. Часто, особенно по вечерам, они упираются головой в небо, голубое, словно в Неаполе.

Клифден — маленький чистый городок, с каменными домами и широкой главной улицей. Город стоит на горе, смотрит сверху на Атлантический океан, откуда недалеко и до Америки.

В почтовом отделении я терпеливо ждал, пока молоденькая девушка, свежая, точно персик, отправит мое письмо в Нью-Йорк. Затем вынул двадцать купюр по одному фунту каждая, и ни один человек на почте не выразил ни малейшего удивления, хотя эта сумма должна была показаться им настоящим богатством.

Странно было в гостинице встретиться с внешним миром. Здесь были рыбаки с дублинским и английским выговором. Самым интересным человеком, однако, оказался шофер, которого я встретил в баре, вернее, его рассказ. Он спросил меня, заметил ли я во время ланча пожилого американца. Я заметил. Худой человек с землистым цветом лица, очки в роговой оправе.

— Да, это он, — подтвердил шофер, и в выражении его лица и в голосе я увидел и услышал сочувствие и симпатию.