Николай Максимов - Поиски счастья

Ничего этого Бент Ройс не знал, наивно полагая, что его оставили без продуктов в результате какого-то досадного недоразумения.

— Очень, очень странно, — бормотал он, собирая по берегу выброшенных морем моллюсков и морскую капусту.

Если бы два года назад кто-нибудь из приятелей сказал Бенту, что он может так «очукотиться», он никогда бы не поверил. А теперь, за исключением нижнего белья, одежда его ничем не отличается от одежды чукчей; ест он вместе с ними мясо тюленей и моржей; спит в яранге на шкуре; говорит на языке туземцев; мало этого — он связался с чукчанкой Тэнэт…

Каждый раз, когда он задумывался над этой связью, ему так ярко вспоминалась белокурая Марэн. Ей скоро исполнится двадцать девять, ему самому уже тридцать второй.

С тех пор, как он последний раз покинул Ном, отправившись в Азию, Бент не подучал ни одного письма ни от Марэн, ни от родных. Сам он писал им, но кто же мог привезти ему сюда их ответы, если даже они и были?

Ройс возвратился в ярангу. В жаровне еще сохранился жир, норвежец зажег фитиль.

Василий ушел в тундру на охоту. Глядя на мрачные очертания спального помещения, Ройс пожалел, что вчера не попросил, чтобы его взяли на шхуну до Нома. Возможно, ему не отказали бы. Но он не посмел возвратиться без разрешения Роузена. Как посмотрел бы главный директор на это? Ведь компания уже израсходовала на них значительные суммы, и его самовольное оставление Чукотки могло быть расценено, как нарушение контракта, и тогда он остался бы без цента в кармане. Нет, этого он себе позволить не мог.

Ветер усиливался. Кожаная кровля яранги шумела.

Норвежец достал тетрадь и занес в нее свои наблюдения за погодой. (Он вел их уже два года. В тетради встречались и другие записи, сделанные по-норвежски).

Затем, отложив дневник, потянулся за брезентовой сумкой, где хранились образцы горных пород с проблесками золота. На них были наклеены этикетки с указанием, откуда они взяты. Ройс вновь и вновь рассматривал их, и чем голоднее он был, тем с большим фанатизмом проникался уверенностью, что именно там, в миле от Энурмино, проходит золотая жила и он доберется до нее! Хотел бы он видеть Роузена, когда у него, Бента, будет в руках вот такой, как эта порода, самородок золота! Он не побоялся бы тогда прямо в лицо сказать главному директору, что считал его деловым человеком, а тот оставил его в таком положении! И где? В дикой и страшной Азии, среди полудикарей. Эх, мистер Роузен!.. Ройс покачивал головой, все сильнее чувствуя, как он голоден. Ведь моллюски и морская капуста — этого достаточно лишь для того, чтобы не умереть с голоду.

Полулежа норвежец через лупу всматривался в кусок гранита с обильным содержанием железа. Жирник помигивал, железняк то тускнел, то снова оживал, искрился. Ничего! Ройс сумеет доказать, что имеет право не на треть самородка, а по меньшей мере на семьдесят пять процентов. И ему уже виделось негодование на подвижном лице черноглазого Роузена. Ничего! Ройс сумеет доказать свое право.

Он представлял себе, как они будут сидеть за столом в кабинете главного директора, есть ростбиф, пить лучшие вина и как ему будет предложено стать акционером компании. Что ж, пожалуй, он вложит известную долю в это дело. Но прежде всего он съездит в Норвегию за Марэн и навестит дядюшку в Калифорнии. Пусть он посмотрит на Бента Ройса, с которого он хотел содрать три шкуры… Нет, Бент Ройс с пустыми руками не вернется!

На свою связь с Тэнэт Ройс смотрел как на случайную, временную. Не брать же чукчанку с собой в цивилизованную страну! Что плохого, что он живет с ней? Ведь он ей ничего не обещал. Совесть его чиста. Не жить же ему, взрослому человеку, одному.

Бент выполз в наружную часть шатра, пошарил там, съедобного ничего. Но, черт возьми, что же ему делать? Когда же возвратятся с моржового лежбища Тэнэт и ее мать и принесут мяса? Неужели ему не обойтись без Джонсона?

Эти два года в конце концов он прожил ничуть не хуже, чем десять лет в Штатах; над ним не тяготела хозяйская рука, как на ферме у дядюшки — будь он проклят! — или на железной дороге. Он жил в теплом жилище был свободен, всегда сыт… Но вот сейчас, что же ему делать сейчас?

Ройс выглянул наружу. Темнело. В море шумели льды. «Земля еще замерзла не сильно, — думал он, — завтра надо бы идти на разработку породы в «Золотое ущелье» (так он назвал место, где по всем признакам скрывалась мощная золотая жила). Но… но чего же все-таки сейчас поесть?»

Скрежет льдов, выпираемых на берег, лишал его надолго надежды на возможность прихода шхуны с продовольствием.

«Что же делать?» — не отступала болезненно назойливая мысль. Он теребил бороду, проводил рукой по шершавым щекам. Ощущение голода мешало ему сосредоточиться. В сознании беспорядочно мелькали образы мистера Роузена, Мартина, Марэн, Олафа Эриксона, Тэнэт… Бент Ройс задремал.

Через несколько дней заметно похудевший Ройс подходил к Ванкарему. Здесь находилась торговая фактория владельца шхуны «Морской волк», та самая фактория, делами которой столь успешно заправлял мистер Джонсон.

Впервые Бент встретился с Мартином задолго до Нома. Тысячу семьсот миль по Юкону они проплыли вместе с ним и Олафом Эриксоном. С Олафом Бент не сошелся так близко, как с Мартином. Ему не нравилась манера Эриксона всегда все решать самостоятельно, не считаясь с мнением товарищей. Ройсу был памятен случай, когда Олаф связался с другой группой проспекторов, чем поставил их с Джонсоном в весьма затруднительное положение. Правда, Мартин ушел к чернобородому янки торговать — в нарушение контракта с компанией, — однако время, проведенное вместе с Мартином на Аляске и здесь, привязало Ройса к нему, и предстоящая встреча его радовала. Мартин всегда казался ему душевным человеком. Происходил он, как казалось Ройсу, из хорошей семьи, был образованнее Ройса; страсть же Джонсона к представительницам другого пола Бент относил к молодости и прощал ему эту слабость, так как в конце концов Мартин всегда оставался хорошим товарищем.

Двери склада-лавки были распахнуты настежь. Около них толпились чукчи. Бент направился туда.

За рослыми фигурами туземцев он не видел своего приятеля, но голос его, хотя тот говорил по-чукотски, Ройс слышал ясно:

— Нет, нет, за этого зверя я могу дать только плитку чаю и одну плитку табаку. Разве ты не знаешь, что к нам не приходила шхуна? Патроны я даю только за первосортных песцов и лисиц.

На Ройса залаяли собаки. Чукчи оглянулись.

— Этти! — послышались голоса.

— Мартин! — Ройс протискивался к прилавку.

— Бент? — удивленно откликнулся Джонсон.

Ройс протянул ему огромную руку, поросшую рыжими волосами.

— Ты все еще в этих краях? — в голосе Джонсона прозвучали какие-то тревожные нотки, но Ройс их не услышал.