Николай Максимов - Поиски счастья

— Но если ты, Бент, в обход компании заключишь с моим хозяином отдельное соглашение, я думаю — он даст тебе все необходимое.

— Кто? — Ройс непонимающе глядел на друга.

— Владелец «Морского волка» и этой фактории. Он деловой человек, ты можешь на него вполне положиться.

— Нет, нет, — горячо запротестовал норвежец, как будто ему уже протягивали перо, чтобы подписать соглашение. — Зачем соглашение? Я просто займу у тебя кое-что до следующей навигации — долларов на двести, и мне вполне хватит.

Джонсон выпил еще стопку спирта.

— Но ты, Бент, забываешь, что у меня ничего нет, — он развел руками, приподнял плечи.

— Как нет? А на складе?

— Ты хочешь, чтобы я украл у хозяина?

Обычно спокойный, уравновешенный Ройс поднялся, подошел к Джонсону, взял его за плечо своей большой, сильной рукой.

По спине Мартина змейкой пробежал холод.

— Мартин! — Ройс не смог закончить фразу, — Ты мне не веришь? Мне — твоему старому другу?

Джонсон попытался встать, но рука приятеля слишком давила сверху…

— Отлично, я оставлю тебе в залог контракт. Он стоит две тысячи! — и Ройс снова полез за пазуху.

— Садись, Бент, — примирительно произнес Джонсон.

Ройс сел, решив, что дело улажено.

— Ты должен понять меня, Бент, — Мартин помолчал, затянулся сигарой, взглянул на дверь. — Я не могу, Бент. Я не хочу сидеть в тюрьме!

— Так ты мне не поможешь? — у норвежца перехватило дыхание. — Ты пожалеешь об этом!

— Я дам тебе на дорогу две пачки патронов и галет. Это все, Бент, что я могу сделать для тебя как друг.

Ройс секунду глядел на него, еще не понимая: шутит он, что ли? Потом тяжело поднялся, взял с подоконника шапку, ружье, стоявшее в углу, и, не подавая руки, шагнул к двери.

Мартин молчал.

За окном послышались грузные шаги, залаяли потревоженные среди ночи собаки. Потом все стихло. Только в море по-прежнему скрежетали льды.

Пользуясь в пути помощью чукчей, Бент Ройс возвратился в Энурмино.

— Ну? — вместо приветствия спросил его Василий.

Норвежец молчал. Ведь и без слов ясно, что вернулся он с пустыми руками.

— Что же будем делать?

И тогда, десять дней назад, когда Бент отправлялся к Мартину, Устюгов знал, что пустая это затея. Торгаш не даст, тем более Джонсон, который так бессовестно их покинул.

Тэнэт и ее старенькая мать тихо сидели тут же, в спальном помещении своей яранги.

Для проспекторов наступила третья зимовка.

Ручьи и тундра замерзли, покрылись снегом, льды заполонили море.

— Да, ни продуктов, ни патронов — ничего нет, — наконец горько вздохнул Ройс, — Не понимаю, как мистер Роузен мог оставить нас в таком положении.

— Жулик! — вырвалось у Василия, — Попался б он мне сейчас!..

Два с половиной года Устюгов работал как вол, редко и неохотно вступал в разговоры. Но чем замкнутее он был, тем тяжелее становилось у него на сердце. А о чем и с кем говорить? С Ройсом? Но у них только временно совпал путь, цели оставались разными. Разве смог бы этот вечный бродяга понять его? Нет, Василий предпочитал молчать, одиноко переживая затянувшуюся разлуку с семьей, которой у Бента не было. Общее у них — только работа, надежда полупить с компании причитающиеся деньги да вот еще бедственное положение с продовольствием. Ко всему этому у аляскинца появилось чувство гадливости к сотоварищу, когда тот откровенно признался ему, что на Тэнэт он смотрит, как на печь-времянку, которую охотники устанавливают в избушках до наступления весны… Устюгов чувствовал себя тут лишним.

— Ты — в семье, а я? Что делать мне? Оставил своих на год, а летом будет три! Я ничего не знаю о Наталье, Кольке, отце. Ты понимаешь меня?! — Василий зажал в руке бороду, не замечая, что он уже не говорил, а кричал на весь полог, пугая женщин и даже Ройса. — Человек я или нет? Ты что молчишь?!

Гнев впервые прорвался наружу с такой силой, и он толкнул Василия на совершенно невероятное решение.

— Пешком через пролив пойду! Я рассчитаюсь там с ними, — сжав кулаки, пригрозил он.

— О, это безумие! — представив себя на его месте, испугался Ройс.

— А третий год прозябать тут — не безумие? Давать дурачить себя — не безумие? Не позволю поганым янки… Руками разорву, в суд пойду!

В эту минуту Василий не думал о том, что случаи перехода зимой через пролив почти неизвестны. Течения и ветры не оставляют в покое пролив на сколько-нибудь продолжительное время. Отважиться на такой шаг — значит серьезно рисковать жизнью. Шансов на удачу очень мало. Но сейчас им руководили больше чувства, чем разум.

Возбужденный, он начал тут же торопливо собирать свой дорожный мешок.

Ройс молчал. Вспыхнувшая вначале тревога за товарища сменилась деловыми соображениями: если он дойдет, то позаботится там, чтобы с открытием навигации Ройсу забросили сюда продукты.

— Конечно, компания не сможет тебе предъявить никаких претензий, так как зимой все равно поиски прекращаются. — Ройс уже не думал о том, что друг его может и не добраться до Нома (ведь только по подвижным льдам надо пройти более пятидесяти миль). — Передай мистеру Роузену…

— Сам знаю, что передать!

Через пять дней Устюгов достиг Уэнома, откуда путь через пролив самый короткий.

Чукчи изумились, узнав о его намерении:

— Как пойдешь?

— Никто не ходит.

— Пропадешь.

— Не потерял ли ты разум свой?

— А где Тымкар? — вспомнил Василий смелого и любознательного юношу.

— Не знаем. В тундре, однако.

Молодой охотник Пеляйме, который два года назад помог Ройсу и Устюгову перебраться в следующее поселение, услышав из уст таньга имя своего друга, пригласил Василия к себе:

— Тагам. Ты, однако, замерз и хочешь есть.

Кочак покосился на гостеприимного парня. Эти юнцы, видно, стали забывать, что у них есть шаман, и торопятся сами все решать…

К тому же само упоминание о Тымкаре было шаману неприятно. А Пеляйме — кому же это не известно! — друг изгнанника. Но даже и не это больше всего покоробило Кочака. У него с Пеляйме особые счеты. До шамана дошел слух, что молодой охотник якобы узнал своих песцов, когда Кочак приобретал деревянный вельбот. Шкурки эти были собраны для исправника… В связи с этими неудобными слухами шаману особенно хотелось бы прибрать Пеляйме к рукам, но тот отказывался взять себе в жены его дочь, хотя и был с нею помолвлен родителями еще при рождении. «Как возьму чужую жену? — говорил он. — Она Джона-американа жена». Этот бродяга Джонсон обманул сильного шамана, уехал, оставив дочь Кочака, которая заболела нехорошей болезнью… А Пеляйме еще стал поперек пути сыну Кочака Ранаургину, отбивая у него Энмину, — и здесь идя против воли их родителей.

— Не будь в задумчивости, — сказал Пеляйме Василию за чаем, сидя против него у жирника.