Николай Максимов - Поиски счастья

Щенок снова жалобно заскулил. Тыкос через кухлянку отца дотронулся до него.

«Эта собака принесет мне счастье, — убеждал себя Тымкар. — У нее должно быть хорошее имя».

— Мы станем звать ее Вельма, — торопясь, слегка покраснев, вдруг объявил Тымкар и опустил глаза. Ему было неловко: ведь на реке Вельме было стойбище, где жила Кайпэ…

— Вельма? — настороженно переспросила Сипкалюк. — Но, может быть, это имя человека? Я где-то слышала такое слово.

— Может быть, — согласился муж. — Но разве это плохо?

Сипкалюк не стала перечить мужу.

— Что ж, пусть будет так, — согласилась она.

Весь вечер Тыкос и Тымкар возились с Вельмой.

Тыкали мордочку в мясной отвар, всовывали в рот кусочки мяса, поили теплым чаем. Щенок был им так же дорог, как бывает дорог теленок бедному крестьянину. Как же можно на Севере охотнику жить без собак! На них он выезжает во льды на промысел, объезжает далеко поставленные капканы, едет за мясом в соседнее поселение, когда наступает голод; им доверяет себя и нарту, потеряв в тундре ориентировку, и, наконец, ценой своей жизни собаки нередко спасают жизнь охотника, если долгая пурга застигает его вдали от стойбищ и поселений, обрекая на голодную смерть…

…Зима была в разгаре. Все сильнее и продолжительнее дула пурга, все больше времени приходилось охотникам отсиживаться в землянках. Даже льда наколоть и то почти невозможно в такую погоду. Женщины растапливали снег, нарубив его глыбами тут же, у жилищ, и, едва не задушенные ветром, потом долго отдыхали в наружной части землянок, прислушиваясь, как медленно успокаивается сердце.

Запасы мяса и жира быстро уменьшались, а охоты все не было. «Что станем делать?» — все чаще думали матери и отцы, глядя на детей и прислушиваясь к вою ветра. Экономили — гасили второй и третий жирники. В землянках и днем и ночью стояла тишина: полуголодные люди спали — спали ночью, спали днем. Так спокойнее: меньше тревожных мыслей, не так чувствителен голод. Мертво и страшно было в такое время поселение. Даже костерезы, и те, теряя от недоедания силы, больше лежали, чем работали. Пурга действует угнетающе и на сытого, согретого человека, что же говорить о голодных!

Просыпаясь, люди пили горячую воду, ели раз в сутки, прислушивались к пурге и снова дремали, натягивая на себя ветхие оленьи шкуры, ежились, плотнее прижимались друг к другу. Лица темнели, опухали.

Уже давно у Тагьека кончились запасы привезенных продуктов; даже табак, и тот был на исходе. Тагьек курил редко, сон помогал ему беречь не только силы, но и табак.

В полудреме Тымкар прикидывает, сколько и чего он мог бы получить за добытые им шкурки песцов и лисиц. Но где же зимой можно обменять их на продукты или товары? К тому же часть добычи он подстрелил из ружья Тагьека. Разве не должен он половину отдать ему?

Сипкалюк думает о своем. До встречи с Тымкаром она чувствовала себя в семье дяди второй хозяйкой. Теперь же ей кажется, что и она, и Тымкар, и Тыкос в тягость Тагьеку и Майвик. Ей стыдно, что у нее с мужем и сыном нет своего жилища.

— Тымкар… — тихо, чтобы не услышали дядя и тетя, шепчет она мужу, плотнее прижимаясь к нему, губами почти касаясь его уха. — Тымкар, мы должны иметь свой полог. — Ее бьет озноб.

Тымкар приоткрыл припухшие глаза, повел ими в сторону Майвик и Тагьека.

— Да, у нас будет своя яранга, мы построим ее, — рукой он ласкал маленькое лицо жены.

За спиной матери, сонный, что-то бормочет Тыкос.

— Стихнет пурга, — продолжает Сипкалюк, — я тоже пойду ставить ловушки на зайцев. Ты сделай их еще. Я знаю места… — Ей холодно, дрожь мешает ровно и спокойно говорить. — Я знаю места, где есть песцы. Там я ловила прошлую зиму.

Тагьек закашлялся. Сипкалюк и Тымкар смолкли.

«Маленький остров, мало зверя», — думает Тымкар, и перед его взором начинает проплывать безбрежная тундра — Мечигменская, Амгуэмская. И так без конца, без конца. Мхи, травы, озера, ручьи и речки, стойбища, утки, олени, куропатки, кочевники-оленеводы, Гырголь, Кутыкай, Омрыквут, Ляс… Потом — Кочак, чернобородый янки, большое стойбище американов за проливом, опустевший родной очаг. Богораз… «Желаю тебе, юноша, счастья!» Вот оно, счастье: эскимоска-жена, голод и холод, чужой шатер. Тымкар съежился сильнее, подоткнул заиндевелую у подбородка шкурку под плечо.

Кожаные стены полога, слабо освещенные огнем одного жирника, отсвечивают зеленоватым светом, снизу они покрылись изморозью.

Вповалку спят две семьи.

За землянкой — ветер, порывистый, злой. Кроме него, ничего не слышно вокруг. Только поскуливает щенок, тычется мордой в грудь Сипкалюк. Она оттаскивает его прочь. Он уже зрячий, научился жевать мясо. Сипкалюк наливает ему теплой воды из чайника, висящего над жирником. Вельма лакает.

Лишь через двое суток стало заметно стихать. Люди вышли из жилищ.

Вокруг землянок — сугробы. Все впадины между торосами заметены снегом. Пурга вдоволь натешилась и начала спадать. Метет поземка. Небо чистое, морозное, восход ал. Солнце уже чуть оторвалось от горизонта. День прибывает! Теперь пурга уже не будет такой темной, гнетущей: сквозь ее снежную завесу начнет проникать солнечный свет. Но долог еще путь зимы!

…Щенок взрослел. Тыкос, Нагуя и Уяхгалик не давали ему покоя: он жил вместе с ними в спальном помещении. Пищи сейчас хватало всем. Еще затемно Тымкар уходил на промысел. Чаще всего он спускался к замерзшему проливу и среди дрейфующих в отдалении льдов разыскивал участки чистой воды. Там теперь была жизнь! Нерпа — животное, ей нужен воздух, у нее — легкие, и она обитает именно в таких местах. Туда же являлись и белые медведи, тоже охотясь за нерпами.

В спокойные дни скорость дрейфа невелика. В ветреные дни он страшен. Скорость его увеличивается, торосы громоздятся друг на друга — шум, скрежет, обвалы. Тогда очертания разводий быстро меняются, льды дают трещины, одни поля отходят от других, часто лишая охотника возможности выбраться на берег. И если северные ветры вынесут такое ледяное поле за пролив к югу, гибель человека неизбежна. Разве только изменится направление ветра и льдину понесет обратно или случайно где-либо натолкнется она на остров. Но все это мало вероятно: море велико, как тундра.

Однако безветренных, безопасных дней не так уж много зимой на Севере. Не только Тымкар, но и другие охотники вынуждены были выходить на промысел в неспокойные дни.

Лишь после удачной охоты на морского зверя Тымкар уходил за песцами и лисицами, хотя именно за их шкурки летом приобретали у купцов такие нужные всем товары. Но нерпа — это жир для отопления, мясо для еды, шкурка для одежды.

Вот и сегодня: почти все мужчины охотились в проливе, и вдруг от острова подул ветер! Старики, женщины и подростки выскочили из жилищ, начали всматриваться в льды. Там — мужья, сыновья, братья. Что будет, если льды унесут их?