Луи Буссенар - Приключения в стране тигров

— Господин… слоны! — пронзительно крикнул он.

— А Белый Слон?

— Схен-Мхенг с ними! Будда велик!

Со всех сторон мчались разведчики с тем же известием, удесятерившим силы всех участников экспедиции.

Усталость, тревога, сомнения — все исчезло без следа. Сердца наполнились безудержной радостью: священный слон близко, император будет счастлив и щедро вознаградит тех, кто его доставил.

Диких слонов немного — не больше дюжины. Вожаком у них, конечно же, Схен-Мхенг — кому же, как не ему, быть повелителем?

Животные движутся по противоположному краю поляны, ни о чем не подозревая, так что можно легко разместить ручных слонов на опушке, за деревьями. Когда все будет готово, всадники громкими криками погонят слонов к засаде.

План был принят, и все тут же приступили к его исполнению.

Домашние слоны, двигаясь гуськом, бесшумно окружили поляну. Успех предприятия казался тем более предрешенным, что охотники подходили к диким слонам с подветренной стороны.

За толстыми стволами тиковых деревьев уже можно было различить лесных исполинов. Министр, дрожа от нетерпения, сам захотел взглянуть на стадо, дабы убедиться, что священное животное находится именно здесь.

Выбравшись из гауды, он подкрался к зарослям кустарника, обрамлявшего поляну, и оказался от слонов на расстоянии примерно двухсот метров.

Это была большая неосторожность с его стороны: в пятидесяти метрах от стада и, следовательно, в ста пятидесяти метрах от края поляны стоял на страже вожак, слон необыкновенного роста и мощи.

Сомнений быть не могло: мертвенно-бледная кожа, более белесая, чем сам белый цвет, указывала, что пунги не ошибся.

Министр не смог удержаться от восторженного восклицания при виде живого воплощения великого Будды.

А вслед за этим неосторожным возгласом раздался гнусавый звук, напоминающий звучание тромбона [109] Тромбон — духовой мундштучный музыкальный инструмент низкого регистра; отличается большой силой звука. .

Белый Слон, совершенно равнодушный к ожидающим его почестям, украшениям и роскоши, подал стаду сигнал к бегству.

Слоны тут же сорвались с места и, расставив уши, подняв хобот и закрутив хвосты штопором, рванулись по направлению к лесу.

Скоро они исчезнут из виду, и министр, проклиная свое невезение, уже готовился отдать приказ преследовать беглецов и настигнуть их во что бы то ни стало.

Но вдруг раздался оглушительный выстрел. Белый Слон, остановившись, словно пораженный молнией, испустил жалобный вопль, зловеще слившийся с отголоском выстрела, и тяжело рухнул наземь.

Трудности путешествия в лесу. — Парилка. — Фрике охотно выпил бы кружечку пива. — Не можешь идти — надо бежать. — На вершине холма. — Спуск. — Поляна. — Солнце. — Фрике убеждается, что все время шел в противоположную сторону. — Кобра-капелла, или очковая змея. — Наконец-то! — Вода! — Танталовы [110] Тантал — в греческой мифологии лидийский или фригийский царь, обреченный богами на вечные муки («танталовы муки»): стоя по горло в воде и видя спускавшиеся с дерева плоды, он не мог утолить жажду и голод, т. к. вода уходила из-под его губ, а ветвь с плодами отстранялась. муки. — Последние минуты ожидания. — Вслед за жаждой идет голод. — Четыре тонны мяса на двоих.

Итак, Фрике сказал: «Горы, это мне подходит… Когда доберемся до вершины, поймем, где мы находимся… Может быть, в этом наше спасение».

Как человек многоопытный, побывавший в разных передрягах, он решил, что надо штурмовать эти горы, которые, впрочем, были скорее холмами, покрытыми лесом; их высота едва достигала четырехсот метров.

Француз не сделал ошибки, часто совершаемой новичками, и не пошел прямо по склону, хотя тот был не очень крутым, а благоразумно замедлил подъем, двигаясь вверх зигзагами. Его юный товарищ, чувствующий себя в тенистой прохладе леса, как рыба в воде, никак не мог приспособиться к слишком медленному темпу и от нетерпения начал подпрыгивать.

— Спокойно, сударик мой, — без конца повторял ему Фрике, как будто тот мог его понять, — спокойно! Незачем вам прыгать, как козлику… Хотите доказать мне, что у вас имеются ножки? Я и сам знаю. А вам следовало бы знать, что гимнастическое упражнение, называемое подъемом в гору, весьма утомляет даже и в умеренных широтах, а здесь, в тропиках, и вовсе невыносимо. От этого упражненьица, мой азиатский гаврош [111] Гаврош — отважный и неунывающий парижский мальчуган, герой романа Виктора Гюго «Отверженные» (1862). , ноги начинают подгибаться, грудь отказывается дышать, затылок наливается свинцом, мозги плавятся, пот льет градом, а пить хочется так, как потерпевшему кораблекрушение. Вы скоро в этом убедитесь.

Фрике не ошибся. Не прошло и четверти часа, как малыш, обливаясь потом, словно только что вышел из бани, умирая от жажды и изнемогая от усталости, сбавил шаг и пошел рядом со своим другом.

— Ну, разве я не был прав, говоря, что в благородном ремесле альпиниста не все состоит из одних роз? Хлебника вот нектара, — сказал Фрике, протягивая Ясе фляжку, в которой еще оставалось немного воды. — А главное, брось свои припрыжки, не то вскоре ляжешь на бочок, высунув язычок. Давай-ка передохнем пять минут.

Отдышавшись на толстом стволе тектоны, выступающем из земли, подобно спине крокодила, они вновь стали подниматься под непроницаемым куполом из листьев, постепенно накаляемых солнцем.

Несмотря на изумительную выносливость, Фрике чувствовал себя не в своей тарелке из-за усиливающейся жары и духоты — не было ни единого дуновения ветерка, и на равнине парилка была бы уже невыносимой.

Кроме того, он хорошо знал, что среди многих тягот, подстерегающих путешественника, подъем на лесистые горы — одно из самых ужасных испытаний.

Здесь же приходилось подниматься, находясь в атмосфере, более всего напоминающей мавританскую баню, и дело ежеминутно могло кончиться тепловым ударом.

Тот, кто не испытал ничего подобного, никогда не поймет, каких это стоит усилий и сколько приносит страданий.

Прошло еще четверть часа, затем полчаса.

Парижанин, как всегда полный неукротимой энергии, продолжал подъем — правда, все чаще останавливался, чтобы дать маленькому бирманцу возможность перевести дух.

Но вскоре малыш в полном изнеможении стал спотыкаться на каждом шагу.

— Дай-ка мне руку, — сказал, задыхаясь, Фрике, — я возьму тебя на буксир. Что, пить хочешь, не можешь больше? Ну, пей… Тут во фляжке еще что-то трепыхается, молиться на нее, что ли… Давай, давай, это все тебе… Черт возьми! Лихо ты заглотнул! Тянешь, как работяга, у которого глотка горит! Ну, пока хватит, потом получишь еще. А я уж как-нибудь перебьюсь.