Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц

Утром оказалось, что это не единственное погубленное дерево. В лесах на склонах Тавра бесчинствуют, как безумные, сборщики смолы. Едва дерево подрастает, они отламывают у него ветки. Затем вырубают в стволе кусок древесины и опаливают рану огнем, чтобы дерево пустило больше смолы. Безжалостно поступают они и после того, как рана затянется. Рядом вырубают следующую, потом еще и еще, вокруг всего ствола, и так до тех пор, пока не перережут последний путь сокам, а следовательно, и жизни. Убитое таким способом дерево засыхает на корню, но продолжает стоять, пока его не сломает ветер. Куда оно упадет — это уж его печаль, потому что до него больше никому нет дела. В здешних горах живет слишком мало людей, чтобы использовать все сухие деревья на топливо. А вытаскивать столько дров по крутым склонам на дорогу, которая годится разве только для того, чтобы ломать машины, никому и в голову не придет. Пока в стране еще немного лесов, к которым ведут хорошие дороги. Там лес вырубают подчистую.

Сколько раз в этот день нам попадались источники без капли воды! Встретилась пустая, разваливающаяся деревня. Высохла вода, люди ушли. Уничтожены старые сосны, и очередь дошла до молодых.

Нужно же было добраться до самого Тавра, чтобы в полной мере ощутить весомость знакомых слов — турецкая экономика.

Первый перевал находится на высоте шестисот пятидесяти метров над уровнем моря, потом спуск, а затем уже начинается самое главное. Горы до небес, дорога узкая и разбитая, повороты такие, что нам едва-едва удается их одолеть с одного захода. Поворотов столько, что обозначать каждый в отдельности нет никакого смысла. Широта турецкой натуры здесь проявилась полностью. На щите написали: «Тегликели вирайлар» — «Опасный поворот», внизу добавили: «40 км», а теперь водитель выкручивайся, как знаешь. К чему стремился, то и получай, карта тебя предупреждала, что этот подъем — вспомогательная дорога, карта не скрывала от тебя, что все окрашенное в коричневый цвет — знаменитые горы Тавр.

За все время от восхода солнца мы встретили только две машины. Вот, вероятно, почему высоко в горах еще растут тихо и спокойно сосны, дубы и великолепные пихты… Стоп! А пихты ли это? Хвоя на них густая, твердая, удивительно пушистая. Толстые шишки торчат среди иголок, как свечки, ветви многолетних деревьев раскинулись шатрами, стволы гладкие и светлые… ну конечно же! Ведь это кедры! На таких величественных ветеранов туристы ездят любоваться в Ливан, хотя их там всего-то несколько сотен.

В пятидесяти километрах за Аксеки лес исчез совершенно. Здесь царство засухи. Земля напоминает выжженную степь, в которой лишь кое-где торчит несколько пожелтевших стеблей травы.

Но нет, это не трава! По каменистой земле бредет несколько человек, видимо семья. Чуть поодаль вторая, третья. Мужчины, женщины, дети с серпами в руках подрезают эти редкие стебли — горную пшеницу. Тщательно складывают они колоски в кучку — голодный урожай гор. Глядя на это поле — в нем по меньшей мере добрых два гектара, — на жалкие плоды «жатвы», мы начинали сомневаться: а собрали ли здесь хотя бы столько зерна, сколько весной было брошено в землю?

— Как же его называли греки? Иконон, Оконос… что-то связанное с иконами…

— Иконион. А в эпоху римлян — Икониум, до тех пор, пока там не стал проводить свой отпуск император Клавдий. В честь него Икониум переименовали в Клавдикониум. Серьезно! Римляне тоже страдали культиком!

— Это они, вероятно, унаследовали от Александра Македонского. Он ведь только сам лично основал штук двадцать Александрии Хорошо еще, что умер тридцати трех лет, а то нам теперь пришлось бы ездить из одной Александрии в другую.

Нам больше не хочется посещать места античных раскопок. Мы простились с античностью на берегах Эгейского и Средиземного морей, где эпоха эллинов достигла расцвета, вершины замкнутого цикла развития. Для города же, в который нам сегодня предстоит заглянуть, классическая эпоха оказалась всего лишь этапом в развитии, как раз где-то на полпути к расцвету. Конья — так теперь по-турецки называется греческий Иконион — один из древнейших городов Малой Азии. От начала летосчисления Конья гораздо ближе к нашим дням, чем к дням ее основания. На ее памяти — об этом свидетельствуют раскопки — бронзовый век Анатолии, примерно 2600 год до нашей эры. К тому времени она уже насчитывала пять веков своего существования.

Здесь хозяйничали хетты. Фригийцы избрали конийскую долину для своей столицы. Смутную эпоху эфемерных царств завершил Александр Македонский. После него Конья пошла по рукам. Ею владел Пергам, после него — Митридат Понтийский, затем римляне, на смену которым пришли византийские императоры. Да, чуть было не забыли апостола Павла. Он бывал тут трижды еще в эпоху, когда Икониум был колонией языческого Рима. Апостол Павел превратил Икониум в оплот христианства. Потом сюда ворвались со своим исламом арабы, но спустя двести лет их выставили — тоже во имя аллаха — турки-сельджуки. После многих стычек, с которыми связаны имена, давно забытые историей, последнее слово взяли османские турки, лет за сто до первого путешествия Колумба в Америку. Это испано-португальское открытие отчасти лежит на совести турок, поскольку они захватили традиционные пути из Европы в Индию. Оказавшись чересчур жадными таможенниками, они вынудили несчастную Европу искать новый путь в Индию вокруг Африки или же вокруг света.

Окруженная с севера и с юга желтыми и коричневыми утесами, Конья раскинулась под нами, словно оазис. Кажется, что часть Анатолии севернее города отломилась от своей южной половины и спустилась на двести метров.

Такой знаменитый город — родословная насчитывает четыре тысячи семьсот лет, — а шутит так банально и плоско, словно хочет скрыть грехи молодости и семьдесят тысяч своих жителей. Среди зелени, над припорошенной летней пылью, плоской, как лепешка, равниной возвышается, словно именинный торт, скопление домов с торчащими свечками-минаретами.

Так выглядит Конья издали, с высоты двухсот метров. Уже предместья говорят о том, что у людей головы здесь не только для того, чтобы носить шапки. Строя свои домики, они, как говорится, устроили себе много музыки за небольшую плату. Заборы из глины, стены из глины. Из глины же великолепные островерхие крыши. Чтобы глину с крыш не смыли зимние дожди, она прикрыта красной черепицей.

В том, что под черепицей лежит слой глины, кроется свой секрет. Анатолийское солнце может накалять черепицу как угодно, но глина, лежащая под нею, поглощает все лучи, и в домике всегда сохраняется приятная прохлада. Это, конечно, не американский кондиционированный воздух, но, если бы сюда и привезли установки искусственного климата, кто тут в состоянии их приобрести? Бедняки готовят пищу на воде, а дома строят из глины.