Арон Ральстон - 127 часов. Между молотом и наковальней

Я медленно осознаю на себе тяжелый и холодный взгляд ножа из глубины рюкзака. Ничто не случайно в этом мире, и то, что я взял с собой нож, тоже не случайно. Внезапно я понимаю, что именно я должен сделать. Вновь собираясь с мужеством, снимаю фиолетовые прусики с полиспаста и завязываю стропу вокруг бицепса правой руки. Потом достаю и готовлю остальные части жгута, придуманного вчера: изоляция от трубки своего кэмелбэка в два оборота вокруг предплечья, двойной узел, просунутый под него карабин. Проворачиваю карабин шесть раз и закрепляю его, защелкнув на фиолетовой стропе.

Я смотрю на часы, прикрепленные к лямке рюкзака, который лежит на коленях, — 7:58. Вытаскиваю из ножа короткое лезвие, складываю ручку и зажимаю ее в кулаке, так что лезвие торчит из него под мизинцем. Подняв орудие над правой рукой, я выбираю на ней место — в верхней части предплечья, рядом с веснушкой и повыше порезов от предыдущей попытки. Колеблюсь, останавливая руку в тридцати сантиметрах от правой руки. Еще раз поднимаю мультитул и, прежде чем разум успевает меня остановить, наношу сильный удар. Кулак вдавливает трехсантиметровое лезвие по рукоятку в мышцы правого предплечья.

Срань господня, Арон! Что ты наделал?!

Я с изумлением наблюдаю за тем, как искажается мое зрение. Характер света в каньоне меняется, общий тон принимает бежевые оттенки, наиболее яркие участки становятся светло-коричневыми, тени — темно-коричневыми, как будто я переключился на кино, снятое с эффектом сепии. Я наклоняю голову к руке, и все вокруг оставляет за собой галлюциногенный след, неспешно отвечая на мои движения, словно этот псевдофильм прокручивается на треть медленнее, чем обычно. Я был наполовину уверен, что нож отскочит от руки, но, отпустив ручку мультитула, вижу, что она торчит перпендикулярно руке. Вчера казалось невозможным даже, чтобы нож пробил мою кожу, но вот пожалуйста. Я берусь за ручку тверже и слегка покачиваю нож. Лезвие встречается с чем-то твердым — какая-то из костей предплечья. Я похлопываю по ножу и чувствую, как он стучит по лучевой кости.

Господи, как это дико!

Вдруг мне становится интересно: я практически не чувствую ножа ниже уровня кожи. Похоже, все нервы сконцентрированы во внешних слоях руки. Это подтверждают мои ощущения, когда я вытаскиваю нож из раны, надрезая кожу изнутри. О да, они именно там. Кожа расползается под ножом сантиметра на три, посылая болевые сигналы по всей руке. Пока боль стихает, я замечаю, что крови из разорванных тканей течет на удивление мало, — наверное, капилляры уже закрылись. Я зачарованно возвращаю нож в рану. О-о-ой-й-й! Шевеля лезвием туда-сюда, исследую внутреннее строение руки. Кожный покров оказывается раза в два толще и жестче, чем я думал. Под ним желтая жировая прослойка, как мембрана, охватывающая мышцы. Когда я начинаю ковырять вокруг мышц, обзор пропадает — темно-вишневая кровь заполняет рану. Я опять стучу по кости, ощущая вибрацию от каждого прикосновения к ней большим и указательным пальцами левой руки. Каждый пустотелый удар лезвия по кости, даже приглушаемый окружающими тканями, отдает в локоть. Мягкое постукивание — тук-тук-тук — говорит о том, что пора заканчивать эксперимент. Я не смогу разрезать или разрубить кости предплечья.

Отодвигая на миг неприятные выводы, я нахожу, чему порадоваться в этой ситуации. Впервые за тринадцать лет я произвожу анатомирование, и на этот раз получается гораздо лучше, чем раньше, даже при условии, что это моя собственная рука. Я вспоминаю, как в девятом классе, на уроке естественных наук, из стального лотка на меня пялился овечий глаз. Стоило один раз распороть податливое глазное яблоко, и я навсегда отказался от изучения биологии в школе. Взамен я выбрал химию и физику, всей душой желая в дальнейшем встречаться с частями тел животных только в кулинарном контексте. Овечий глаз — косвенная причина тому, что я стал технарем. Забавно, что в этом каньоне я напрямую столкнулся с таким застарелым и сильным страхом.

От возбуждения, от впрыснутого в кровь адреналина я весь вспотел. Я кладу мультитул на валун и поднимаю бутылку с водой. Время очередного глотка еще не наступило, но я его заслужил. Первые капли касаются моей нижней губы, я открываю глаза и отрешенно смотрю в матово-синее нутро бутылки. Я наклоняю бутылку все больше и больше, испытывая смешанные чувства: есть здесь и заслуженная награда, и упрямая злость, — словно делаю что-то плохое, но плевать на это хотел. Я все равно сделаю это, а тот факт, что я не должен этого делать, приносит мне дополнительное удовольствие.

Так сделай же это, наконец. Это не имеет значения.

Я смакую каждую ложку воды, насыщаюсь ею, как будто пью из пригоршни. И вот я уже глотаю струйку воды, закрываю глаза… О боже! После кратких, слишком кратких трех секунд наслаждения я проглатываю последние капли моего запаса. Все. Тело вопит, тело требует добавки, но воды больше нет. Я заглядываю в налгеновскую бутылку, подняв ее на уровень носа, я всматриваюсь в нее, я трясу ее — последние капли отрываются от стенок и попадают в рот.

Да, вот именно, не осталось ни капли. Я не трачу на это время. Закручивая пробку обратно, я понимаю, что перешагнул порог, которого страшился последние три дня. Все позади. Еще одним поводом для беспокойства меньше. Я решаю распустить жгут — от него вся рука болит, а поскольку я не собираюсь продолжать ампутацию, не имеет смысла причинять себе лишние мучения. Я выстегиваю карабин, фиксирующий неопреновый шланг турникета на фиолетовой стропе, и медленно разматываю трубку. Рука принимает первоначальную форму. Кровообращение со скоростью улитки возвращается в нее, я же наблюдаю за раной. Кровотечение не увеличивается, никакой пульсации. Похоже, ни одна артерия не задета. Вообще кровь течет намного слабее, чем я ожидал. Кажется даже, что жгут не особенно-то был и нужен. Я прихожу к выводу, что каменная пробка передавила все артерии и вены в правой руке и кровоток в ней сократился. Вот почему мое предплечье такое холодное на ощупь.

Я вытаскиваю камеру. На этот раз я держу ее в руке и запечатлеваю результаты хирургического эксперимента. На экране появляются моя кепка, стропа и детали жгута, лежащие сверху, на валуне.

— Следующая часть… Это зрелище, наверное, не для всех моих домашних. Сейчас самое начало девятого. Ровно в восемь я выпил последний глоток чистой воды и… Мама, не смотри сюда…

Спанорамировав на валун, камера приближается к моей правой руке. Видна зияющая рана с запекшейся ярко-красной кровью. Я сам с трудом дышу при виде разреза.

— Я тут пытался… быстренько заделаться хирургом… Но эти лезвия совершенно не годятся для таких задач. Сейчас на моей руке рана длиной три сантиметра и глубиной больше сантиметра. Я разрезал кожу, жировой покров и часть мышцы. Возможно, перерезал сухожилие, но не уверен в этом. Я попробовал в любом случае, но вышло плохо. Жгут сейчас ослаблен. Меня немного пугает, что кровь почти не течет, так странно. Я ожидал увидеть сильное кровотечение, пульсацию… но ладно. Теперь я в полном дерьме. У меня кончилась вода.