Леонид Почивалов - И снова уйдут корабли...

Семью Прохоровых считали «нормальной», отец шофер городского автобуса, человек положительный, непьющий, ударник коммунистического труда, мать бухгалтер в стройконторе. Здоровая советская семья! Живут в согласии.

Прохоров-старший в кабинете следователя разводил руками: для сына делают все — накормлен, одет, обут. Воспитывает «нормально», пальцем ни разу не тронул, лично он против побоев, знает, что побои — «пережиток». У него современные меры воздействия: лишение удовольствия. Строгое, неукоснительное! Однако с парнем нелегко. Все делает по-своему. Ночью проснешься — в туалете свет горит, значит, Валерий читает и, конечно, про индейцев, кладоискателей, про всякую подобную сомнительную публику. Чем еще интересуется? Модели парусных кораблей строит. Скорей, скорей накорябает домашние задания — и к окну — строгать и клеить. Ну и понятно, временами двойки, особенно по математике. Приходится, значит, в воспитательных целях парусники в шкаф запирать, а то и ломать, если проявит упорное неподчинение. Мать извелась. Валерка то на пруд бежит — корабли свои пускать, то на железную дорогу — смотреть на проходящие поезда. Ясно одно: мало ими в школе занимаются!

Следователь, немолодой, видавший всякое работник, впервые столкнулся с подобной историей. «Непутевый» Валерка не выходил у него из головы. Ясно одно: живет Валерка в своем необыкновенном мальчишеском мире, в котором плывут куда-то корабли с полными ветра парусами… А ведь книга о Робинзоне Крузо даже очень хорошая книга. И следователь вспомнил детство: он тоже мечтал о неоткрытых островах.

— Вы говорите, что он любит смотреть на проходящие поезда. А нет ли у вас знакомых за городом?

Вначале поднял уши и заворчал Дик, потом скрипнула входная дверь. Аверкин открыл глаза и увидел перед собой мохнатую заячью шапку-ушанку. Вот шапку чья-то торопливая рука стянула с головы, и Аверкин увидел круглую физиономию мальчика. Неужели Валерка?

Прошлым летом Валерка два месяца прожил с родителями на соседней даче, где Прохоровы снимали комнату. Тогда-то они и познакомились — старик и мальчик. «А ты знаешь, почему у сосны не листья, а иголки?» Их разделяли шестьдесят лет, но это не помешало подружиться. Бродили по лесам и полям, рыбачили на недалеком озере, но больше всего любил Валерка бывать в доме Аверкина. Аверкин человек вроде бы обыкновенный, тоже бухгалтер, как и Валеркина мать, правда, уже на пенсию вышел, но дом у него замечательный — полно интересных книг, альбомов, всяких удивительных вещей: морские ракушки, кусок бивня мамонта, деревянные якутские боги, панцирь огромной черепахи, настоящий морской компас в деревянном футляре… Все свои отпуска Аверкин проводил в скитаниях по далеким уголкам нашей земли, и Валерка слушал его рассказы, затаив дыхание. А старик в ответ радовался этой недолгой их дружбе. Сына потерял на какой-то стройке — упал с лесов, жена вскоре померла, не выдержав горя, жил Аверкин бобылем на окраине дачного поселка. Жил-доживал свой век.

— У меня, брат мой, в жизни все наперекосяк получилось. В детстве мечтал уплыть куда-то далеко-далеко в океан. Знаешь, что такое счастье? Счастье — это неведомые острова, которые встают на заре в золотистой дымке прямо по курсу корабля. Вот что такое счастье.

— И вы видели такие острова?

— Нет, брат мой, не пришлось. Война помешала. Взял кружку, ложку и на фронт.

Сейчас, зимой, дачи в поселке заколочены, вокруг — ни души. И надо же — тяжелейший приступ гипертонии. Лежит пластом, временами сознание теряет, попытается встать — голова кружится, с ног валит. Дом не топлен, хлеба — ни крошки, Дик на что терпелив, и тот поскуливает от голода и холода. Сил нет даже камин разжечь, не то чтобы дойти до почты и вызвать телеграммой из Москвы племянницу Варю.

И вдруг Валерка! Как в сказке. Минуту Аверкин не мог прийти в себя от изумления. Как же он здесь очутился зимой, рабочим днем?!

— Ты откуда?

Валерка потупился, поджал губы.

— Ну, говори! Все начистоту. Мы же с тобой давние друзья. Разве не так?

— Так…

Выслушав мальчика, Аверкин откинул голову на подушке, задумчиво уставился в потолок.

— …Натворил ты, брат, дел, натворил…

Помолчал, скосил грустные глаза на гостя, и вдруг короткая улыбка тронула его бескровные губы:

— Придется, брат, держать курс к дому. И не откладывая. Ты, поди, и не ведаешь, какой у тебя в доме переполох поднимется, когда ты не вернешься из школы.

Он помолчал, снова уставившись больными горячими глазами в потолок.

— Впрочем, раз оказался здесь, помоги мне, брат, чуток. Видишь, занемог. Принеси дров и растопи камин. Сможешь?

— Смогу! — обрадовался Валерка.

— Хорошо! Потом сбегай на почту и отправь телеграмму Варе. Да, по пути забеги в магазин и купи что-нибудь поесть нам с Диком. Деньги в ящике письменного стола. И все быстро-быстро, ноги в руки и марш! А то хватятся в твоем доме! Попадет нам по первое число.

Валерка сделал все, что ему велели: и телеграмму отправил, и по своему усмотрению купил дешевой ливерной колбасы, думая прежде всего о Дике, и лимонное печенье купил — печенье оп особенно любил. Про хлеб забыл. Зато нес из магазина десяток яиц.

Довольный собой, вернулся на дачу и здесь обнаружил, что дядя Вася заснул, да так, что не разбудить. Жив ли? Склонился над больным, пригляделся к его лицу: жив! Посапывает. Только как-то нехорошо, словно вздыхает от немоготы.

Осторожно накрыл старика сползшим на пол одеялом.

Очнулся Аверкин ночью. На полу на медвежьей шкуре рядом с Диком, положив руку на теплую спину собаки, спал Валерка. Вокруг на полу лежали раскрытые старые журналы, альбомы с марками и морской компас — он вызывал у гостей особый интерес. В камине мерцали догорающие угли.

Аверкин содрогнулся, вспомнив о Валеркиных родителях. Вспомнил, что Прохоров-старший не очень-то поощрял их дружбу. Почему — непонятно. Может, из ревности? Попытался подняться, но закружилась голова, и он почувствовал легкую тошноту. Надо же, как скрутило! Так и загнуться недолго.

Решил немедленно разбудить мальчика. Как же так получается? Вроде бы приютил беглеца. А там, дома, с ума сходят.

— Валерка! А Валерка! — позвал он и даже не услышал собственного голоса. Обессиленно опустил голову на подушку и тут же впал в забытье.

Приступ на этот раз был затяжным. Пришел в себя уже днем, когда в окно пробивались чистые четкие лучи зимнего солнца. Сразу же ощутил тепло камина и запах жареного. Остро почувствовал голод. В камине весело полыхал огонь, в настенное зеркало Аверкин увидел, что на кухне на газовой плите Валерка с озабоченным лицом что-то помешивает в сковородке. Судя по запаху, жарит яичницу.

За ночь на стекла окон легли морозные узоры, искрились под солнцем. Стало быть, мороз покрепчал. Пожалуй, и не дотянул бы до утра Аверкин, если бы не этот полыхающий спасительным огнем камин.