Леонид Почивалов - И снова уйдут корабли...

Перед тем как отправиться в Ленинград, я заехал к Ивану Дмитриевичу. Он был не в духе, и даже его добродушные усики топорщились сердитым ежиком. Оказывается, один из его капитанов где-то на другом конце планеты совершил промах и по недомыслию чуть не угробил судно.

Чувствуя его настроение, я хотел было поскорее убраться восвояси, но он меня задержал.

— Что у тебя, браток?

Я коротко объяснил: пришел, мол, поблагодарить, с легкой руки Папанина мой племянник оказался в клубе юных моряков, окончив среднюю школу, по рекомендации клуба поступил в Высшую мореходку в Ленинграде, на арктический факультет. С сегодняшнего дня он курсант. Так что спасибо за совет.

Мое сообщение размягчило сердце старого моряка, слушая меня, он одобрительно кивал головой, повторял:

— Добре, добре!

А когда я завершил рассказ, вдруг озаботился:

— Надо бы первокурснику подарить что-нибудь по такому случаю.

Оглядел кабинет, остановил взгляд на моделях кораблей, на коралле под стеклом — не коралл же весом в пуд! — перевел взгляд на площадь своего просторного руководящего стола. На столе на видном месте лежала толстая папка, а на ней фотография Папанина: Иван Дмитриевич в полном параде — в адмиральской форме, при орденах.

Он потянулся к фотокарточке. Поднял на меня неуверенный взгляд.

— Ее, что ли? Понимаешь, браток, книгу я написал. Про свою жизнь. Попросили для книги парадное фото. Вот и приготовил. — И вдруг махнул рукой — Ладно! Другую найдут! Я не девица, чтобы раздаривать свою физику на память, но, ей-богу, сейчас ничего нет под рукой подходящего! Пусть уж он меня извинит.

На фотографии написал: «Андрею Почивалову от Папанина, с пожеланием счастливого плавания в дальнем, дальнем рейсе по жизни».

Передавая фото мне, вдруг снова стал строгим, суховатым голосом добавил:

— Только скажи ему вот что: море — стихия опасная. И там не только уверенные руки нужны, но и голову, голову надо иметь на плечах! Перво-наперво!

И я вспомнил, как Папанин когда-то поносил подчиненного ему капитана, который чуть не угробил судно.

Я приехал в Ленинград воскресным утром, Андрей встречал меня на вокзале, и мы с ним отправились бродить по прекрасному городу на Неве. На Андрее была новенькая курсантская форма с иголочки, на рукаве шинели желтая лычка, свидетельствующая, что курсант пока что на первом курсе, как говорят, еще салажонок. Предстояло заслужить еще четыре, прежде чем позволят отправиться в свободное плавание по жизни.

Прямо с вокзала пошли открывать город. Решили, что по справедливости надобно нам начать с посещения музея Арктики и Антарктики — раз выбран именно такой факультет.

В старинном здании музея мы не спеша ходили от стенда к стенду, внимательно оглядывая фотографии и экспонаты. На одном из первых арктических стендов я вдруг увидел такое мне знакомое и дорогое широкоскулое лицо: короткая прическа, узенькая полоска жестких усов, глаза щелочками. Иван Дмитриевич! Вот он, молодой, в морском кителе, перед отправкой на полюс. Вот на полюсе в меховой куртке и унтах, у мачты, на которой развевается государственный флаг. А вот фотография наших дней — контр-адмирал при полном параде. Та самая, что подарил он Андрею.

— Вот, Андрей, какой реликвии стал ты хозяином!

Мы поднялись на второй этаж и снова терпеливо шли от стенда к стенду. И вдруг, дойдя до конца зала, я замер в удивлении. Передо мной был один из самых громоздких экспонатов музея — большой деревянный столб, к которому прибиты разноцветные фанерные стрелки-указатели. Они целились своими остриями в разные стороны света, на них значилось: «До Москвы 14536 км», «До Вашингтона — 11241 км», «До Южного полюса — 3300 км», «До Северного»… Были указаны расстояния до Австралии, Ленинграда, Праги, Варшавы… Этот дорожный столб при мне установили в центре нашего крошечного полярного поселка Мирный в декабре 1962 года. Он был мне знаком до каждой буквочки, неуверенно выведенной масляной краской на стрелках. Этот столб делал я.

Я стоял перед ним, пораженный открытием. Как говорится, неисповедимы пути господни. Мог ли тогда представить, что моя затея, к которой в Мирном поначалу отнеслись с иронией, вдруг станет реликвией, музейным экспонатом, возле которого висит табличка: «Руками не трогать!» Тогда я долго убеждал экспедиционного плотника выстругать столб и выпилить из фанеры стрелки, а тот ворчал: баловство, журналистские причуды, дерева и так не хватает, времени у него и так в обрез… Еле уговорил, потом сам прибивал к столбу стрелки, красил это колючее сооружение, выписывал на стрелках названия географических ориентиров. Посмеиваясь над моей затеей, экспедиционные географы сделали нужные расчеты расстояний. А вкопать столб мне помогли первые попавшиеся миряне. Опускали конец столба в ледяную яму и тоже посмеивались: чего только не придумают журналисты!

Вкопали, отошли на несколько шагов в сторону, взглянули. А что? Даже красиво: красный столб с разноцветными стрелками. На убийственно-белом фоне снежного мира смотрится даже ничего! И интересно: по крайней мере, точно знаешь, в какую непостижимую даль тебя занесло!

Столб надежно вмерз в арктический лед и остался стоять в Мирном на годы. Вновь прибывающие добавляли к нему свои ориентиры — киевляне обозначили свой Киев, поляки свою Варшаву, немцы — Берлин…

По примеру этого путевого столба появились подобные и на других наших антарктических станциях. Случайная идея накрепко утвердила себя, ибо в ней нуждались.

Оказывается, появилась нужда в моем столбе и тогда, когда он стал ветшать под суровыми ветрами шестого континента, и вместо него поставили новый. Этот же выбросить не решились, отправили в Ленинград, в музей. Столб стал реликвией. И вот теперь даже я не могу к нему подойти — огорожен защитным шнуром, защищен табличкой: «Руками не трогать!»

Вот ведь какие бывают приключения с иными, даже скороспелыми замыслами!

От экспоната нас оттеснила группа школьников-подростков. Экскурсовод, решительная молодая женщина, попросила посторониться — посмотрели, и хватит, и, ткнув указкой в столб, заученно-громким, но бесцветным голосом провозгласила:

— А теперь перед вами редкий в своем роде экспонат. Так называемый ориентирующий географический знак, который поставили ученые для того, чтобы вести точный отсчет…

Вот это да! Даже и не ведал, какую важную научную штуку сотворил однажды на самом краю света.

Мы вышли на ленинградские улицы. Приближался вечер, и Андрею пора было возвращаться в училище. На углу проспекта к фонарному столбу была прикреплена голубая табличка. Стрелка на ней указывала направление на Васильевский остров. Мореходка расположена там.