Генри Мортон - Лондон. Прогулки по столице мира

После войны Элси утратила прежний боевой пыл, и ее уговорили съездить на пару недель к своей дочери Мюриэл, которая работала няней у жившей за городом семьи. Тогда-то и выяснилось, что она никогда не покидала Челси, если не считать кратковременного отъезда, имевшего место в незапамятные годы ее юности. Тогда Элси всего-навсего рискнула провести уик-энд в Маргейте. Как ни удивительно, теперь она с нетерпением ожидала дня отъезда в Суссекс; когда этот день наступил, она попрощалась со всеми своими друзьями и отправилась в путь с таким видом, словно конечным пунктом ее поездки была Великая Китайская стена. Спустя три дня она вернулась.

— Я не смогла выдержать, — сказала она. — Это было ужасно! Мне следовало знать, что ничего хорошего не выйдет. Тишина, темнота… Просто ужасно, вот что я вам скажу. К тому же совы кричали, одна так прямо под окном моей спальни. Жуть! А еще там были летучие мыши. Можете представить, летучие мыши! Вот я и говорю моей дочке, Мюриэл, говорю я ей, знаешь, я сама стану летучей мышью, если скоренько не услышу шума своей старой доброй Кингс-роуд. Извини, но больше я и дня не вынесу. И поскакала домой…

Возвращаясь к комнате и кухне, пострадавшим от бомбежек, она в глубине своей давно очерствевшей души несомненно испытывала истинную радость. Элси была одной из многих тысяч таких же, как она, лондонцев. Когда я гляжу на парадный мундир какого-нибудь генерала, мне часто приходит мысль, что Элси вполне заслужила хотя бы одну из этих красивых орденских лент.

Я включаю фонтаны на Трафальгарской площади, совершаю прогулку к Уайтхоллу, осматриваю скелет Маренго, боевого коня Наполеона, и место казни Карла I, размышляю о загадках, связанных с кончиной и погребением его королевского величества, наблюдаю смену караула королевских гвардейцев, вспоминаю о Джордже Даунинге с Даунинг-стрит и направляюсь к дворцу Уайтхолл.

Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем встречи с людьми, призванными заботиться о порядке в Лондоне: теми, кто подметает улицы, следит за работой канализации, включает и выключает фонари и выполняет тысячи других дел, которые воспринимаются всеми нами как нечто само собой разумеющееся. Взять хотя бы фонтаны на Трафальгарской площади. Летом, в десять утра, ежедневно в воздух взлетают столбы воды, а к четырем часам пополудни они слабеют и исчезают. Это же не естественное явление природы, как, наверное, думают многие лондонцы: за работу фонтанов отвечает определенный человек, ему за это платят. Может быть, ему по душе такая работа — кому же не понравится включать фонтаны? И наверняка ему одному известны характерные особенности каждого фонтана на Трафальгарской площади, о чем и не подозревают жители столицы.

Незадолго до десяти я встретился со служащим министерства общественных работ — он проводил меня в подземное помещение под площадью, откуда и управляют фонтанами. Мы как будто спустились в метро. Человек в синей рабочей форме открыл нам железную дверь и вернулся к прежнему занятию: он хлопотал в комнатке, похожей на машинное отделение корабля в миниатюре. Повсюду на стенах — переплетение белых труб, электрические выключатели, контрольные панели, циферблаты и вентили. «Бассейн западного каскада» — прочел я над одним из вентилей.

Инженер засыпал меня техническими подробностями. Главная помпа, мощностью в двести лошадиных сил, качает воду к двум основным фонтанам. Другой насос, в восемьдесят две лошадиные силы, подает воду к группе бронзовых скульптур, а третий, в семьдесят одну лошадиную силу, откачивает воду из бассейна.

Помпы здесь такие могучие, что их никогда не используют в полную силу.

— Когда высота водяного столба достигает ста двадцати футов, — объяснял инженер, — струи поднимаются почти на уровень купола Национальной галереи. Но даже на сорока футах, если дует ветер, брызги разлетаются по всей площади, а потом к нам поступают жалобы от общественности, полиции и городского совета Лондона.

Инженер взглянул на часы. До десяти осталась одна минута.

— Не хотите ли включить один из фонтанов?

— Кто, я? С удовольствием!

Я взялся за вентиль и повернул.

— Осторожнее, не так сильно, — предупредил инженер. — А то вымокнет вся площадь!

Комната наполнилась гулом, похожим на шум корабельных турбин. Мне ужасно хотелось выскочить наружу и посмотреть, что я сотворил с Лондоном этим утром! Наверное, голуби в панике кружатся вокруг колонны Нельсона, дети кричат: «Ой, мам, погляди — фонтаны!» И все пешеходы, пассажиры автобусов и такси любуются сверкающей струей фонтана, который я включил своими руками.

Наконец мы поднялись наверх и осмотрелись. Все выглядело именно так, как я и представлял. Потревоженные голуби вновь опускаются на площадь, множество людей восхищается фонтанами, легкий ветерок раздувает струи воды, так что брызги летят на мостовую.

— Надо еще на пять футов пониже! — пробормотал инженер и направился обратно на рабочее место.

Бронзовые скульптурные композиции в чашах обоих фонтанов — уже послевоенное дополнение. Эти фигуры были отлиты еще до войны, но лежали в хранилище. Если стоять лицом к Национальной галерее, то та группа, что по правую руку, создана Уильямом Макмилланом, автором эскизов медали «За участие во Второй мировой войне» и медали «За победу». Мы любуемся русалкой и тритоном верхом на дельфине, в руках у них акулы, из пастей которых изливаются мощные потоки воды. Другая группа, работы Чарльза Уилера, также состоит из русалки, тритона, маленького тритончика и акул.

Англию нельзя назвать страной фонтанов, и звук текущей воды редко вызывает энтузиазм в душе англичанина. Но фонтаны на Трафальгарской площади и эти красивые бронзовые скульптуры (наверное, лучшее творение подобного рода во всей столице) прочно заняли свое место в сердцах лондонцев и являются всемирно известной достопримечательностью.

В Лондоне немного мест, в адрес которых прозвучало столько критических замечаний, сколько их было высказано по поводу архитектурных новаций на Трафальгарской площади. В викторианскую эпоху ее оформление восторгов не вызывало. Правда, сэр Роберт Пиль объявил этот уголок города «лучшим видом во всей Англии» (что, конечно же, не соответствует истине), но его похвальный отзыв — чуть ли не единственный за очень долгий период. Здание Национальной галереи, величественное и гармоничное с точки зрения современного ценителя, называли «Национальной перечницей», подразумевая его форму, и считали абсолютно бездарным архитектурным проектом. Затем, когда возникла идея поместить статую Нельсона на верхушку колонны, критики были поражены нелепостью и сумасбродством этой затеи. Статую окрестили «мерзкой карикатурой», с чем нельзя согласиться, если взять на себя труд рассмотреть ее в бинокль. На самом деле она отличается поразительным сходством с оригиналом. Интересно, сколько людей из тех миллионов, что видят статую в течение недели, смогли бы назвать имя скульптора. А звали его Эдуард Ходжез Бейли. Он родился в Бристоле в небогатой семье, его отец вырезал ростры для кораблей. Мальчик унаследовал отцовский талант и некоторое время работал у Флаксмана. Бейли стал одним из выдающихся скульпторов девятнадцатого века и прожил очень долгую жизнь. Ему было около пятидесяти, когда он создал статую Нельсона, а умер художник через тридцать лет после завершения архитектурного ансамбля Трафальгарской площади.