Юрий Иванов - Острова на горизонте

Как-то там Дмитрий Петрович? Валька представил себе вечно озабоченное лицо повара и улыбнулся. Кок был невероятно ворчлив, он был готов ворчать на Вальку неделями, если тот заявится на камбуз в недостаточно чистом халате или пересолит картошку. Кок был забывчивым человеком; казалось, он способен забыть собственное имя, но только за пределами камбуза. Зато на камбузе память его работала четко, и здесь он был богом. Еще бы! Ведь несколько лет назад Дмитрий Петрович работал шеф-поваром самого большого в городе ресторана «Океан». Так бы и доныне работал, но что-то случилось в его личной жизни, и уговорил его капитан танкера Фаддей Фаддеевич пойти с ним в рейс. В море отогрелась душа Дмитрия Петровича, появился интерес к своему ремеслу, так нужному людям. Вот уже третий год, как не покидает повар танкера.

Валька улыбнулся, вспомнив, как повар учил его чистить картошку. «Разве так чистят этот благородный продукт?, — накричал он как-то на Шубина. — Ты что мне ее строгаешь? Кожурку снимать надо, раздевать надо картошечку, а ты? Гляди». Кок схватил большущую картофелину, прижал к ее боку лезвие ножа и закрутил ее в руках. И всю шкурку снял одним движением. Валька ахнул: цирк!.. Теперь и он умеет так. Пришел после первого рейса домой, маме показал и отцу. Мама ахнула, а отец, сняв очки, внимательно оглядел картофелину и вздохнул: «Здорово, Валюха, но разве для этого на твоих плечах растет голова?» Отец хотел бы видеть Вальку крупным физиком, ученым-атомщиком. Не получился физик, получился камбузный матрос!

Шубин нахмурился, вспомнив, как отец плакал в ванной комнате, плакал, узнав, что, забрав документы из приемной комиссии университета, его сын поступил на поварские курсы. «Я этого не понимаю! — выкрикивал он. — Не понимаю!» А Валька ходил взад-вперед по коридору и объяснял: «Папа, ты же знаешь, я всегда мечтал о море. И не люблю физику! Папа, я счастлив, что сделал решительный шаг: решил, кем мне быть в этой жизни, решил по совести, от сердца, а не по расчету! Папочка, потом я буду учиться и стану капитаном, но на это нужно время, а мне хочется побыстрее в море!..» Да… Вот такие были сложные обстоятельства…

Вновь послышались голоса собак, и песик ответил им. Тяжелые капли упали с низкого неба. Дождь? Этого еще недоставало. Ночь впереди, где он проведет ее? Валька споткнулся, огляделся. Горы как бы сдвинулись, холодный сырой ветер невидимым потоком катился навстречу. Б-ррр… В каюту бы сейчас, к Василию Васильевичу… Был Василий Васильевич в прошлом капитаном, да состарился и сам попросился на вахту третьего помощника, вахту, которую моряки шутя называют пенсионерской. Великий знаток был Василий Васильевич морских легенд и песен! Придет к нему Валька в гости. Волгин достает из рундука гитару и начинает петь: «Если девушка вам изменила, не изменит вам океан. Не теряйся в часы опасности, выше голову, капитан!» Случалось, и сам капитан Фаддей Фаддеевич заглянет в каюту, устроится в углу, окутается дымом сигареты. Когда-то Фаддей ходил в учениках у Волгина, учился у него премудростям морского дела. Приходил на океанские вечеринки и строгий боцман Михалыч. Буркнет Вальке: «Подвинься, поварешка», скрестит на широкой мускулистой груди свои железные ручищи, задумается, слушая песни Волгина. Кого из моряков ни спросишь про боцмана, все его знают! Лет уже ему за пятьдесят, а крепок, силен, с утра и до ночи на ногах.

Физика… Атомщики… Валентин усмехнулся. Нет-нет, он поступил правильно. Он поступил решительно, по-мужски. Учиться надо лишь тому делу, которое по-настоящему любишь. Камбуз — лишь переходный период, главное он сделал: вошел в жизнь, о которой мечтал. Он стал моряком и будет им всегда!..

… — Уже дышит! Только! Толик, ты меня слышишь?

— Давите ему на живот, еще давите!

— Кто тебя просил привязывать к ремню саквояж с инструментом, кто?.. — Боцман держал хирурга, положив его животом себе на колено. — В нем же, в этом саквояже, пуд железа!

— Да отпусти ты меня, Михалыч… Утонул бы мой саквояж, что бы я делал?..

Покачиваясь, Ковалев встал на ослабевшие, будто ватные ноги и, тут же наклонившись, выплюнул еще одну, последнюю наверное, струю горькой воды. Голова кружилась, все тело сотрясала мелкая, противная дрожь, и зубы колотились друг о друга. Ковалев стиснул челюсти и осмотрелся. Шлюпка валялась на пляже, один борт ее был слегка помят. Ревели какие-то диковинные звери. Боцман, Василий Васильевич и матросы, такие же мокрые, как и он, толпились вокруг него. Тут же стояло несколько незнакомых людей в красных нейлоновых куртках и брюках. Один из них, бородатый парень в свитере и потрепанных джинсах, поймав взгляд Ковалева, протянул ему руку и, старательно выговаривая русские слова, сказал:

— Губернатор острова Кергелен Мишель Дебре. Как вы себя чувствуете?

— Где больной? — отчего-то злясь, выкрикнул Ковалев. — Идемте же быстрее! Что мы тут делаем?

— Тебя, обормота, спасали! — рассердился боцман. — А потом откачивали.

— Прости, Михалыч… — пробормотал Ковалев и ухватился за его плечо. Голова закружилась, и тошнота опять подступила к горлу. — Ну ладно, пойдемте в поселок.

Через полчаса, переодетый в сухое белье, выпив чашку крепчайшего горячего кофе, Ковалев вошел в комнату одного из домов поселка Порт-о-Франс. Мосье Легран, который должен был ему ассистировать, раскладывал на столе хирургические инструменты. Пилот открыл глаза, посмотрел в лицо русского. Тот положил ему на холодный, потный лоб жесткую ладонь и, улыбнувшись, сказал:

— Все будет хорошо, старина. Запляшешь, как школьник…

Дождь пошел. Вначале редкий, порывами, покапал, покапал и вроде бы кончился, но потом хлынуло. «Ну, Валька, все ты испытаешь в этом своем путешествии. Ничего, все надо познать, все!» — так говорил его ворчливый, добрый кок Дмитрий Петрович, бинтуя Вальке обваренную руку и дуя на нее, чтобы унять боль. Б-р-р-р! Ну и холодина! На камбуз бы сейчас, к пышущей жаром электроплите, какао бы горяченького сейчас плеснуть в себя стаканчик…

— Эй, Рекс, куда мы идем?

Валька натолкнулся на остановившегося Рекса. Подавшись всем телом вперед, пес пытался уловить какие-то звуки, а может, запахи? Зарычал, бросился вперед. Остановился, поглядел на Вальку, снова ринулся вперед, будто звал человека, торопил: быстрее, беги же, беги за мной!

Плескалась и чавкала под ногами вода. Грунт в долине был жидкий, вязкий. Ноги проваливались в раскисшую землю по щиколотку, а тут еще эти чертовы бугры да норы…

— Постой!.. — позвал Валька пса. — Куда ты?

«Ва-вау!..» — отозвался Рекс и, вынырнув из стены дождя, куснул его за колено и вновь зашлепал лапами, как бы растворяясь в потоках воды, льющихся с неба.

Потом ливень прекратился. Из вечернего сумрака проступили фиолетовые очертания стиснувших долину гор. Шумно дыша, Валька опустился на мокрую, резиново осевшую под ним кочку и почувствовал, как его охватывает отчаяние. Ночь!..