Тим Северин - Золотые Антилы

Но обернулось так, что все пошло вкривь и вкось. Пенн выразил желание остаться с эскадрой, бомбардирующей город, поэтому задача доставить Венейблса, пять пехотных полков, артиллерию, лошадей и отряд «реформадос» к устью Рио-Хайны досталась вице-адмираду Гудзону. Высадку, производившуюся примерно в шести милях западнее города, необходимо было закончить точно в срок: рассчитывали, что пехоте понадобится всего несколько часов, чтобы добраться до городской стены, а флот к тому времени успеет ослабить оборону обстрелом из орудий. В то же время высадка диверсионной части на востоке должна была отвлечь большую часть сил Пенальвы. Но Гудзон и генерал Венейблс совершили ужасный промах, отплыв на вице-адмиральском судне «Парагон» без лоцмана, который должен был опознать намеченный для высадки пункт в устье Рио-Хайны. Итак, транспорты бодро шли вперед при попутном ветре, и давно пролетели мимо цели, а Гудзон все ждал, пока отсутствующий лоцман скажет ему, где высаживать войска. Когда Венейблс наконец заметил, что лоцмана на борту нет и что-то идет не так, транспорты ушли слишком далеко, чтобы возвращаться против ветра, и войско вторжения выбросили на берег в добрых тридцати милях от цели. Зато пехота высадилась без помех: Пенальве и во сне присниться не могло, что противника занесет в такую даль, и он не держал там постов охраны. Все же, с точки зрения испанцев, ошибка Гудзона стоила целого засадного полка — неопытным, полуобученным английским солдатам теперь, чтобы обменяться с испанцами первыми выстрелами из аркебуз, нужно было сперва преодолеть два дня пути под палящим солнцем. Плохая согласованность действий морских и наземных войск, дополненная неохотным сотрудничеством между Венейблсом и Пенном (пропавший лоцман на самом деле был ко времени отплытия Гудзона отослан куда-то адмиралом), лишили атакующих преимущества мобильности перед статичной обороной. И, само собой, тщательно разработанный план сражения, сочетавший бомбардировку, ложную атаку и главный штурм, пошел насмарку.

Состояние войска Венейблса, оказавшегося на берегу, дает яркий пример беспорядочной организации всех армий XVII века. Пять пехотных полков и вспомогательные силы, столь беспечно выброшенные на вражеский берег, оказались без карты местности и без проводников. Палаток было всего несколько штук, вооружение паршивое, пайков не хватило бы на два дня, а у оружейников не было инструментов. С одеждой дело обстояло так плохо, что пехотинцы уже одалживались у моряков, а пороха, фитилей и ядер было вдвое меньше, чем нужно. Хлеб заплесневел и подгнил, в солонине было слишком много соли и, что хуже всего, не хватало армейских кожаных фляг, которые называли «блэкджек». Многие солдаты еще до выхода на берег так ослабели, что спотыкались и падали в воду, и товарищам приходилось их спасать. Колонна не прошла и полпути до Санто-Доминго, когда сочетание жары, плохой пищи и негодной питьевой воды вызвало эпидемию «кровавого поноса» — дизентерии. От этой, да и от всех других болезней обычно лечили дозой крепкого бренди, но весь запас бренди вместе с другими лекарствами по забывчивости оставили на кораблях. Более того, обычной нормы: один хирург с двумя добровольными помощниками на полк — явно не хватало, чтобы справиться с эпидемией.

Никуда не годилось не только обеспечение войск, но и командование. Полковые офицеры практически не заботились о своих людях и не думали о том, чтобы точно следовать по намеченному маршруту. По-видимому, их мысли были заняты предвкушением добычи — «делили шкуру непойманного лиса», как едко отметил в своем дневнике шкипер Уистлер. Полковники пехоты вели себя так, словно полки были их личной собственностью, а не частями большой армии: мера их некомпетентности сказалась в том, что перед высадкой они попросту бросили жребий, чтобы решить, какому полку достанется честь первым ступить на берег. И на суше различные подразделения выстраивались таким же случайным образом: понятия этикета значили больше, чем военная целесообразность. В авангард попали жаждущие славы «реформадос»; за ними Венейблс на правах старшего по чину поставил свой полк, а остальные следовали позади как попало. Конный отряд, которому следовало бы разведывать засады, задержался при высадке и где-то затерялся: всадники показались только к вечеру. Воистину единственное, в чем дружно согласились между собой армейские офицеры, что флотский полк должен тащиться в хвосте колонны. Морякам, как выяснилось, не понравился такой порядок, определяющий долю в трофеях, и они с намеком спрашивали, к чему им рисковать собой на суше, если их обделяют добычей.

Против этой соломенной армии граф Пенальва выставил городской гарнизон, опытных испанских аркебузиров и сельское ополчение. Боевой дух гарнизона Санто-Доминго был не выше, если не ниже, чем у наступающих. Если бы Пенн вел обстрел города хоть чуточку точнее, вполне возможно, защитники сбежали бы из города и спрятались в холмах. Но от адмирала Пенна не было никакого проку. Его флот немного подефилировал туда и сюда на виду у горожан, выпустил несколько ядер мимо цели, после чего благоразумно ограничился «наблюдением». Возможно, английский адмирал ждал, когда подойдет с суши пехота, но у пехотинцев к тому времени дела были плохи — они нарвались на отборные силы Пенальвы, на аркебузиров и ополчение.

Согласно описанию испанской стороны, отделение аркебузиров точно и аккуратно вело стрельбу при поддержке огня городских батарей. Но, с точки зрения англичан, хуже всего им пришлось от испанского ополчения. Это были мелкие кавалерийские отряды, собранные из местных офицеров и плантаторов, да еще грозный отряд пикинеров, известных как «быкобои». Это были страшные люди. Несколько испанцев, негров-рабов, креолов и множество метисов и мулатов в мирное время зарабатывали себе на жизнь охотой на одичавший скот, расплодившийся на острове. В легкомысленном прозвище, которым наградили их англичане, не было пренебрежения, потому что такое ремесло воспитало из них грозных воинов. Пенальва предложил «быкобоям» особую премию за то, чтобы вместо быков поохотиться на англичан, и те охотно согласились. Они знали каждый куст и каждую расщелину, пригодную для засады, а привычное им орудие охоты — длинное отточенное копье, было страшной силой в умелых руках. Рассказывали (во всех английских сообщениях об этих партизанах звучит ужас), что после удара таким копьем не выживал никто: оно пробивало в человеке сквозную дыру, причем выходное отверстие было такой же величины, как и входное. По мнению шкипера Уистлера, тот, на кого бросался быкобой, напрасно пытался бы сопротивляться, потому что охотник хладнокровно ожидал выстрела и падал на одно колено, пропуская пулю над головой. Но уже в следующий миг он снова был на ногах и наносил удар беззащитному мушкетеру, пытавшемуся перезарядить свое неуклюжее оружие. Уистлер уверял, что единственный способ спастись от этих свирепых убийц — не подпускать их на длину копья, пользуясь тем, что оружие быкобоев чуть короче стандартной шестифутовой английской пики. Но если уж быкобой пробил защиту пикинера или если треснула пресловутая «капустная кочерыжка», тогда, замечал Уистлер, «пиши пропало».