Ян Рыбак - Hollywood на Хане

А потом, когда сдерживать нахлынувшие чувства стало уже невозможно, грянула музыка, и три француза пошли меж столами в танце, расправляя грудь и стряхивая с себя последние путы условностей, а за ними оранжевой змейкой потянулись восторженные, опьянённые вином и невиданной свободой иранцы. В попытке воспарить и стать ближе к вершинам повпрыгивали на столы и танцевали на них, вовлекая в танец по привычке смущающихся кухонных девушек, температура зашкаливала, росло напряжение душ, и первые искры проскакивали между телами, заряженными противоположными половыми зарядами… Стиралась грань между танцем и ухаживанием: пылали лица, лоснилась повлажневшая щетина щёк, мужские взгляды приобретали настойчивую пронзительность, а женские — поволоку…

И вот тут-то и обнажились души, и сказалась разница, и подтвердились мои интуитивные догадки и предположения, и примечал я это с тихим удовлетворением, поскольку любовь во всех её проявлениях, от простейших до самых сложных, от грубейших до утонченнейших, — единственное, что не устаёшь наблюдать, и единственное, что не перестаёт удивлять и доставлять наслаждение.

С сочувствием и пониманием наблюдал я мягкий интерес Кристофа, разведенный пополам с самоиронией и смущением: огромный добрый сенбернар, заигрывающий с болонкой… С прохладной отстранённостью отмечал спокойную уверенность Патрика, привычного получать то, что положено ему по праву рождения первым, в смысле — лучшим. С недоумением и досадой следил за Фантеном, за его рыночным напором: самоуверенная, раздевающая товар улыбка, похлопывание по крупу приглянувшейся лошадки… Замашки человека, уверенного в том, что ему по карману вся эта любовь…

Смотри-ка, какой умный нашелся, — скажет раздраженный моей не вовлеченностью и надменным «парением над» читатель, предположительно молодой и рвущий с низкого старта — всё-то он видит, всех-то он судит… А сам-то ты что делал на этом празднике жизни? В себе-то самом слабо покопаться, слабо высветить для меня, терпеливого твоего читателя, содержимое собственных потаённых чердачков да чуланчиков, куда редкий фрейд заглядывает?..

«Я», говорите?.. А что я… Я мало пил в тот вечер, да и вообще сторонюсь массовых веселий, — танцев на столах и прочей мебели. На массовых весельях я грустнею. Я не из тех, кого затягивает водоворот повальной гульбы, я не удерживаюсь на волнах всеобщего разгула: меня неминуемо выбрасывает на периферию и прибивает к тихому берегу раздумий и наблюдений.

В ожидании очередного вертолёта я мнусь на пригорке у столовой, не зная, чем себя занять. Деловой уверенной походочкой, непроницаемый, отражающий в черных очках небо и горы, ко мне поднимается Гоша Молодцов:

— Есть дело… — негромко говорит он, и по его небрежным, нарочито легковесным интонациям я догадываюсь, что речь идёт о деле, которое вряд ли мне понравится, и сам Гоша прекрасно это понимает.

— Пятьдесят евро — строго говорю я, взглядом приглашая Гошу изложить суть.

— Вам нужно обняться с иранцами перед камерой.

— Сто — говорю я после раздумчивой паузы — сто за каждого…

— Деньги — это к Лёше — отмахивается Георгий, непонятно на что продолжая надеяться, — с персами я поговорю. Отснимем это прямо тут, у столовой.

— Гоша, я не буду обниматься с иранцами.

— Почему? — К нам подходит Лёша и с ходу включается в небезразличный ему разговор.

— Потому что я хороший мальчик, а хорошие мальчики не обнимаются с чужими бородатыми мужиками…

— Ты не современен, посмотри, какие они очаровашки!

— Тот, что справа, — вылитый Ахмадинеджад… Лёша, забудь про эту затею.

— Но почему?.. Что ты против них имеешь — что они иранцы?..

— Я ничего не имею против иранцев, я имею против Ирана, и забудем об этом… Почему, интересно, вы не предложили мне пообниматься с бельгийцами или с румынами? Почему именно с иранцами? По той самой причине, по которой вы хотите, чтобы я обнимался именно с ними, я и не хочу с ними обниматься.

— Но, что в этом плохого?! Ваши страны враждуют, а вы, типа, на личностном уровне нашли между собой общий язык… Что плохого?..

— А почему вы решили — «типа», — что мы его нашли?!.. Я с ними двух слов не сказал… Это пошло, обниматься с людьми только потому, что они граждане враждебной мне страны… Это какое-то извращение… Вот, если бы я с ними подружился, залез к ним за пазуху и не обнаружил камня, тогда другое дело, тогда я с ними, может, и снялся бы в обнимку. Кстати, где вы были, когда я трепался с Мехери? Классная девчонка: феминистка, прогрессистка, антиклерикалка… С ней бы я обнялся… — чего вы ухмыляетесь?.. — а с этими мужиками не буду, не мечтайте.

К слову, о Мехери. С Мехери мы познакомились в Каркаре, в казбековском чистилище, где происходит последняя селекция прибывающих, часть из которых забрасывается вертолётом на Северный Иныльчек, а другая часть — на Южный.

Произошло это за ужином (или за завтраком, — так ли это важно…): к нашему столу подошла смуглая девушка неопределённой ближневосточной наружности, со следами тяжких сомнений на решительном от природы лице.

«Здравствуйте, меня зовут Мехери, я из Ирана…» — она протянула руку для пожатия. Я заинтересованно её разглядывал.

— Я хотела бы у вас кое-что выяснить насчет Хан-Тенгри… если вы знаете, конечно…

— Мы знаем о Хан-Тенгри всё, что вы можете спросить!..

— Вы летите на южную сторону или на северную?

— На северную.

Услышав, что мы летим на северную, Мехери заметно напряглась, словно подтверждались её худшие опасения…

— Я сегодня узнала, что на южной стороне часто сходят лавины. Что этот маршрут опасен: REALLY DANGEROUS… Это правда?

«Я сегодня узнала»… хм…

— Да, там есть объективно опасное место на подъёме — между первым и вторым лагерем.

Заметив в глазах Мехери вопрос, мы предложили ей прогуляться к карте.

— Вот это северная сторона, а это — южная. Вот первый лагерь, а вот второй, а тут вот седловина. Лавины сходят тут — с пика Чапаева на этот участок.

— Поэтому вы летите на северную сторону?

— И поэтому тоже.

Было заметно, как Мэхэри заметалась, при том, что в физическом смысле она не сдвинулась с места…

— Я не люблю такие места… Места, где от тебя ничего не зависит… — провозгласила она вопросительным тоном, как бы ожидая от нас, опытных, по всей видимости, мужиков, разрешения её дилемм и сомнений, но мы лишь сочувственно пожали плечами.