Ян Рыбак - Hollywood на Хане

На этом мы с ней расстались: она вернулась за свой стол, взволнованная и озабоченная, а мы — за свой, заинтересованные и даже слегка возбуждённые необычным и перспективным в кинематографическом плане знакомством.

— Лёша, такое не повторяется: живая иранка и два израильтянина в одной банке!

— Будем снимать… — с видимым удовольствием произносит Лёша, словно руки потирает.

— Вы слышали, чем эта девица занимается? Она борец за права иранских женщин!..

— Кто сказал?..

— Она сказала. Борец за права в Иране!.. Это вам не хухры-мухры…

— По-моему, это круче, чем Хан-Тенгри… Но со съёмками надо бы поосторожнее: как бы у неё проблем не было на её трахнутой на всю голову родине…

— Объясним, что к чему, спросим разрешения…

— Слушайте, давайте переманим её на нашу сторону… В смысле — на нашу сторону горы…

— Это возможно?

— Черт его знает… Пусть поговорит с Казбеком, может всё не так сложно.

Я встаю, направляюсь к Мехери и приглашаю её за наш стол.

— Мехери, а ты не хочешь полететь вместе с нами на северную сторону? Думаю, это можно устроить.

— Как?! — Мехери встрепенулась, оживились её тёмные персидские глаза, щедро, по-восточному, опушенные.

— Попробуй поговорить с Казбеком Валиевым. Между прочим, мы снимаем фильм и хотели бы взять у тебя интервью. — Лёша куёт железо, пока горячо.

— Да-а?!! Вау!!! Я хочу дать интервью! О чём я должна буду говорить: о горах?.. о политике?

— О чём захочешь, нам всё интересно. Но… Мехери… у тебя не будет проблем, когда ты вернёшься домой? Имей в виду, мы собираемся перевести этот фильм на английский и протащить по международным фестивалям…

— Наоборот! Это то, что мне нужно: настоящая трибуна. Мне ОНИ ничего не смогут сделать… Я юрист по профессии. Адвокат. Многие мои подруги сидят по тюрьмам, но лично меня ОНИ не тронут. Вы представить себе не можете, что у нас там происходит. Какая… зажимка…

— Подавление?.. Репрессии?..

— Да-да, подавление!.. Я буду рада сказать в фильме всё, что я думаю.

— Ты знаешь, у нас тут есть два израильтянина — Лёша кивнул на меня и на Виталика — тебя это не смущает?

— Вау! Израильтяне?!.. Это здорово: я люблю Израиль!.. Израиль — демократическое государство, в котором уважаются права женщин… — Мехери обласкала нас взглядом, и мы с Виталиком просияли, как два лучезарных светила, взошедших над женоненавистническим Востоком. Мы переглянулись с ним: два либерала и демократа, готовые днём и ночью освобождать узниц религиозного мракобесия от паранджи, хиджаба и джильбаба…

Утром следующего дня, когда наш вылет на Северный Иныльчек был отложен на неопределённое время, и мы потерянно слонялись у столовой, к нам выпорхнула Мехери и объявила, что всё улажено наилучшим образом: завтра она полетит туда же, куда и мы: на безопасную северную сторону!

Мы расположились на скамейке для беседы: Мехери в центре, по обе стороны от неё — мы с Виталиком, а Лёша, Саша и Валера остались стоять перед нами, чтобы сохранять с Мехери прямой, не опосредованный контакт.

Сперва Мехери поведала нам о своих альпинистских и скалолазных похождениях, но очень быстро беседа дала крен в сторону политики, а затем и вовсе соскользнула в эту хорошо промасленную колею.

— Вы, живущие в свободных демократических странах, — она обвела укоризненным взглядом двух израильтян, трёх москвичей и случайно приключившегося рядом гражданина Казахстана, — представить себе не можете, что у нас происходит!

Мы все виновато потупились, а я понимающе кивнул головой.

— Вы думаете, иранцы — это сплошь тёмные фанатики, которые добровольно посадили себе на хребет всех этих аятолл?!

Лёша сделал протестующий жест рукой, но Мехери его проигнорировала:

— Мы, иранцы, народ образованный, и в своё время у нас были светские институты, нормальные законы, вполне свободная, на европейский лад обустроенная столичная жизнь, но ОНИ силой захватили власть и отняли у нас всё это. Знаете ли вы, что по законам шариата женщина — не человек?..

Мы с Виталиком слабы в законах шариата, но знаем, что он исключительно строг к слабому полу, поэтому мы утвердительно кивнули головой.

— В Иране женщину за измену забивают камнями до смерти!.. У вас в Израиле такое возможно?..

— Ну, как тебе сказать… В ультраортодоксальных общинах крайне неодобрительно относятся к женскому легкомыслию… Убить не убьют, но рёбра пересчитать — это запросто. Да и, вообще, — сживут со свету…

Какое-то время Мехери ошарашено вглядывалась в меня, пытаясь понять, не разыгрываю ли я её. Как почти все диссиденты, увлеченные борьбой с ненавистным режимом, она автоматически зачисляла оппонирующие ему народы в рыцари без страха и упрёка… С одной стороны, это печально, ибо носитель таких представлений обречен на разочарования, с другой же, видимо, неизбежно, а в каком-то смысле и полезно, поскольку сияющие за океаном (или за Иорданом…) замки свободы служат путеводным маяком и доказательством существования того Грааля, за обладание которым стоит сражаться и сносить горькие поражения.

— Да, но ведь это внутри общины!.. Перед законами государства мужчина и женщина у вас равны?.. — опомнилась Мехери.

— Да, Мехери, перед законами они равны, а женская измена не считается преступлением. Да и нет у нас, вообще, смертной казни, — не то что за женскую измену, но даже и за государственную…

Мехери облегченно вздохнула:

— Это потому, что у вас — светские законы, а у нас право основано на шариате, как в средние века!..

— Ну, вообще-то, и у нас они не на сто процентов светские… — задумчиво произнёс я, держа за пазухой «свиной закон» и закрытые по субботам магазины, — к тому же, существует определённый уклад, не оговоренный никакими законами, — некий «статус кво», и пока что никаким нашим реформаторам из либерального лагеря не удалось его изменить. К примеру, у нас отсутствует институт гражданского брака. Конечно, с точки зрения закона, людям разных конфессий не возбраняется вступать в брак, но на практике им просто негде это осуществить. Чтобы вступить в смешанный брак, такой паре придётся съездить за границу.

— А заключенный за границей брак считается действительным?..

— Да, конечно.

— А еврейка, скажем, может выйти замуж за мусульманина?

— Вот это, как раз, просто… Если она примет ислам, их поженят у нас в любой мечети…

Мехери громко рассмеялась:

— Примет ислам!.. У нас, в Иране, вешают за переход в другую религию!..

Эх, Мехери, Мехери… Разве же я пытаюсь сравнивать?.. Я всего лишь хочу добавить немного оттенков в черно-белую картину твоего мира — того мира, в котором ты живёшь и сражаешься… Мне самому давно уже не требуется девственно белый фон, чтобы суметь разглядеть очевидную мерзость, я люблю краски, и пытаюсь поделиться ими с тобой…