Александр Ферсман - Три года за полярным кругом

Долго шли мы этим извилистым путем, и только через полтора часа песчаная полоска была достигнута: мы на берегу прекрасного синего озера, свежая волна плещется о песчаный берег. Но вот какие-то следы на песке, а там дальше что-то белое, говорит лопарь. И пока я вытаскивал бинокль и выискивал указанное место, острые глаза лопаря уже все видели: там, едали есть чум, от него стелется дым, на берегу одна-две-три лодки… Мы были в восторге, мы нашли лопарское становище, нашли его там, где нам как раз нужно было, и мы быстро пошли по песку, поближе к жилью; но глубокая Майвальта преградила дорогу, длинная песчаная коса вдавалась в озеро, и с ее конца мы стали усиленно махать и кричать. Показались фигуры, одна из них бросилась к лодкам, и через 15 минут мы уже сидели в удобном карбасе, а наш Алексей по-лопарски беседовал с молодым человеком — Федотом Галкиным.

Мы попали в одно из самых интересных лопарских становищ во всей центральной части Лапландии, а их ведь немного. На всем озере Умпъявре, тянущемся на 60 верст по меридиану и достигающем ширины 10 клм., только несколько семей приезжают на лето промышлять; впрочем выражение «на лето» неправильно; с последним снегом они на своих оленях забирают весь скарб и за зиму собранное продовольствие и из своего зимнего жилья, кто из Ловозерского погоста, кто из Ягельного Бора (по линии Мурманской жел. дор.), отправляются к летним местам. Вплоть до предрождественских морозов они остаются на своих летних стоянках и только на Рождество снова на своих оленях по проторенным путям по льду озера и рек возвращаются к зимнему жилью.

На севере — там, где большая безымянная река впадает в озеро, живет самый домовитый, Василий Васильевич; хозяйственный он человек, и много у него оленей пасется по тундрам, да и места все богатые, где он из года в год промышляет рыбу, переставляя свой незатейливый шалаш из брезентов.

В Тульилухт, куда мы пришли, живет Петр Галкин с большой семьей; крепкий коренастый мужчина, прекрасный плотник, весь день усовершенствует свой чум, построенный по типу лопарских веж, но большой и удобный. У него и сараи, и несколько карбасов, сети, а в прекрасно содержимой загороди живут на свободе олени, прячась от непогоды и от комаров в низкий сарай-лемму.

Хороша семья Галкина, и много вечеров сидели мы у костра все вместе со всеми ребятишками да с седовласым Василием Васильевичем, рассказывая о житье-бытье, о том, что война кончилась и как, что надо делать.

Дальше на юге, в красивой бухте, живут еще лопари: там Григорий Галкин да Александр Данилов, но, говорят, народ они пугливый, и к ним идти надо осторожно. Но о них у нас еще будет речь впереди. Наконец, еще южнее на острове Вулсуоле со своими стадами живут братья Сорвановы, но их места улова связаны с южною равниною оконечности озера и, потому, они нас не могли интересовать. Вот и все население этого огромного пространства целого озера площадью в 500 клм. и двух больших горных массивов в 1600 кв. клм.! [14] В экспедицию 1923 г. мы встретили еще большое одно становище на живописном озере Сейтъявре в Ловозерских Тундрах.

Мы были встречены Петром Галкиным необычайно радушно, настоящий русский чай, да еще с сахаром, скоро развязал языки, и с большой готовностью соглашался он перевезти нас на другой берег озера, как только стихнет ветер, ибо через озера даже опытный лопарь пускается лишь с особою осторожностью, зная капризы узкого водного пространства, ущемленного между гор.

Мы устроили себе ночлег под елью, разложили костер, а вокруг сидели лопари и детвора, жадными глазами смотря на давно невиданных ими людей. Приход путешественников к ним — это целое событие. Еще сейчас они с особым чувством уважения вспоминают других путешественников, знаменитого финляндского геолога Рамзая, который 30 лет тому назад странствовал в этих же местах, поражая местное население и своею роскошною палаткою со столом, и своим собственным сапожником и поваром. Эти мелочи внешней жизни глубоко врезались в память стариков, и не без гордости заявляют иные, что принимали участие в восхождении Рамзая на высоты гор. Но ведь Рамзай и его спутники петрограф Гакман или ботаник Чильман были единственными культурными людьми, которые на памяти лопарей проникали в их дебри. И вот теперь снова к ним пришли «русские», и с напряженным вниманием следили они за каждым нашим словом и жестом.

Но погода не унималась, сильный юго-западный ветер поднимал на озере пенистые волны, а переправа к Ловозерским Тундрам была невозможной.

Но вот на третий день под вечер ветер утих, и к нашей радости Петр Галкин стал готовить свой карбас — большую довольно тяжелую лодку, в которую он накладывал сети и всякую утварь для улова рыбы.

Медленно поплыли мы сначала вокруг низкого пологого мыса Тульинярк, а затем взяли напрямик через озеро, пересекая 6-тикилометровую гладь прекрасного Умпъявра. Два часа продолжался переезд; наконец мы на давно желанном берегу Ловозерских Тундр в болотистой низине, окаймляющей горы, недалеко от устья речки Таваиока. Мы расстаемся с Галкиным, который должен в случае хорошей погоды приехать за нами через неделю, устраиваем склад запасов и уютное помещение под елью и на следующий день отправляемся в горы.

Рис. 9. Привал у водопада Поачвумчорра.

Каменистые склоны Ловозерских Тундр (Луяврурта) отделяются от озера полосою почти в два километра, сильно заболоченною и покрытою густым лесом. Эта полоса окаймляется вдоль берега своеобразным валом, то из нагроможденных крупных валунов, то из мягкого песку, иногда красного цвета благодаря обильному содержанию граната. Стекающие с гор речки задерживаются береговым валом, образуя многочисленные болота и теряясь в песках прибрежных наносов. Пересекать эту лесную зону тем труднее, что выше начинается типичный моренный ландшафт с глубокими воронками, бессточными впадинами, ямами. Идти необычайно тяжело, тем более, что мы нагружены продовольствием и походным снаряжением. Моренный ландшафт непривычен нам, работавшим в Хибинских Тундрах, непривычны нам и реки, глубокие, все время извивающиеся, тянущиеся в поросших берегах, густые леса с дивною растительностью и многочисленными следами лосей. Непривычна нам и сама долина Таваиока, в которую мы медленно втягиваемся, с обрывистыми склонами не из мелких осыпей, как в Хибинах, а из крупных остроугольных обломков, с типичною горизонтальною отдельностью и полосатою окраскою хребтов: как будто бы серия осадочных пород, а не застывшая расплавленная масса.

Снова по нашей привычке у последних елей устраиваемся мы на ночлег, но хочется скорее в горы и мы, лишь едва подкрепившись, решаем идти дальше, думая заночевать на плато.