Борис Норд - Льды и люди

…Нет, стало легче. Взяв из каяка винтовку и бинокль, мы пошли с Кондратом на поиски жилищ Джексона. Со скал с шумом сбегала вода, образуя во многих местах водопады, и по террасам изливалась ручьями в море. За стенами утесов на севере спускался ледник. Он был виден, когда мы подходили на каяке; но с юго-запада его не видно, так что весь остров производил очень приятное впечатление обилием земли. Снег с открытых мест почти стаял; была масса мха, был и цветущий; а местами на холмах — много желтеньких маков. Такие мы видели и на мысе Мэри Гармсуорт. На скалах птиц было видимо-невидимо, и непрерывные крики их положительно оглушали.

Мы торопливо, поминутно спотыкаясь о камни, а иногда еще и „запинаясь“, как Нильсен, шли с Кондратом вдоль берега на восток и жадно всматривались вперед. Но вот показался дом, настоящий бревенчатый дом с плоской крышей на один скат и на другой. Да, это уже не развалины, а целый дом. Увидели еще дом и еще постройку. Впопыхах за дома мы принимали большие валуны. Мы были уже уверены, что здесь если не город, то целый поселок. Вдруг метрах в шестидесяти около оврага увидели большой промысловый бот норвежского типа. Он был в полном порядке и лежал килем кверху. Рядом были сложены различные принадлежности для морского промысла.

Бежим с Кондратом дальше к самому большому дому, ожидаем видеть людей. Мы серьезно вообразили себя в неизвестном промысловом поселке. Возможно, что сейчас откроется дверь, и мы услышим незнакомый голос и увидим какого-нибудь норвежца или англичанина с трубкой в зубах“.

…Но ни норвежец, ни англичанин из дома не вышли. Эльмвуд был необитаем. Альбанову и Кондрату не повезло, как Нансену. Альбанов и Кондрат поселились в маленьком, наиболее сохранившемся строении, похожем на рубку с небольшой шхуны. По описанию Альбанова можно догадаться, что остатки их пристанища мы видели. От него осталась одна оградка из бамбуковых шестов.

Альбанов и Кондрат не верили, что кончился, наконец, трагический ледяной путь. Поставлена точка мучительному балансированию над ледяной бездной между жизнью и смертью.

„Кондрат нашел сегодня легкие шелковые палатки. На каждой из палаток были надписи на английском языке: „Циглер № 12“. Подобные надписи, — разница была только в цифрах, — были на многих предметах, найденных нами в Эльмвуде. Все найденные вещи были лучшего качества. Этот неизвестный нам Циглер совершенно сбил меня с толку. Откуда и куда шел этот таинственный Циглер?

На одной из коек в самом большом доме Эльмвуда я нашел большой лист разрисованной бумаги. Судя по рисункам, это была юмористическая газета. Газета дала неясные намеки о судьбе Циглера. Первый рисунок изображал двух джентльменов, пьющих виски.

Они, должно быть, говорили между собой:

— А хорошо бы открыть северный полюс?

— Пожалуй, недурно!

И вот корабль с этими джентльменами уже в море. У какого-то высокого мыса корабль идет ко дну. Следующий рисунок изображал путешествие обратно, к Земле Франца-Иосифа. Длинной вереницей тянется экспедиция. Нарты тянут пони, собаки и люди. И повидимому все приходят на мыс Флоры“.

Около амбара среди порожних бочек Кондрат нашел бочку из-под вина. На дне бочки было выжжено клеймо: „Северный полюс“. Не экспедиция ли Циглера предусмотрительно запаслась вином, которое предстояло распить, по прибытии на северный полюс? Кто был этот Циглер?

Отдыхая после раскопок, Альбанов и Кондрат садились у дверей хижины и смотрели на море, втайне надеясь, не покажется ли где каяк с пропавшими. Разве это не могло быть? Мысль о пропавших, а особенно о Луняеве и Шпаковском, не давала покоя.

„Возможно, что их отнесло далеко на каяке или льдине, на которую они так же, как и мы, выбрались. Но там, за горизонтом, должен быть лед и большой лед. Возможно, что наших спутников отнесло туда; они могли убить тюленей. Но напрасно мы с Кондратом рассматривали в бинокль отдаленные льдинки. Ничего похожего на каяк не было видно. Медленно проходили льдины, гонимые приливом и отливом. Часто на них мирно грелись моржи. Но наших пропавших спутников нигде не было видно.

15 июля Кондрат при хорошей погоде и легком попутном ветре отправился под парусом к острову Беллю. Кондрат решил, если можно, добраться и до мыса Гранта и поискать там пропавшую береговую партию. Скоро каяк превратился в точку; через час исчезла и она. Я остался один на Кап-Флоре. Это одиночество было очень тяжело. Лежа в забытьи, я переживал различные эпизоды нашего странствования, которые перепутывались с ужасными кошмарами.

Я слышал голоса за дверью, или даже мне казалось, что кто-то открывает дверь. Я выскакивал за дверь, но там никого, конечно, не оказывалось.

Вечером семнадцатого июня я оделся в малицу и, сидя около дверей, прождал Александра всю ночь. Рано на рассвете увидел движущуюся от острова Белля точку, похожую на каяк. Немного погодя стало заметно, как по сторонам ее через правильные промежутки что-то поблескивало. Не было сомнения: это был каяк; блестело на солнце двухлопастное весло его. Через час каяк скрылся за высоким берегом. Я увидел Александра, идущего по берегу. Кондрат шел один. Когда я подошел к нему, он не смог сдержаться и заплакал. Нечего было и расспрашивать.

Я понял…

Двадцатого июля. Окончив работу в одном старом разрушенном доме, я смотрел совершенно бесцельно на море. Погода была тихая и теплая. Над морем повис туман. Как всегда, мимо острова двигались льды, гонимые отливным течением. Как всегда, на льдинах дремали моржи.

От моржей я перевел взгляд левее — и вдруг увидел нечто, на несколько секунд лишившее меня языка… Я явственно увидел две мачты. Между мачтами из тумана была видна только половина трубы, из которой шел легкий дымок. Корпус судна слабо чернел сквозь туман. Остолбенев от неожиданности, я смотрел на судно и не верил глазам. Когда ко мне вернулся дар слова, я диким голосом закричал Александру:

— Судно! Судно идет!

Но в то же время эти слова казались мне нелепостью. До такой степени появление корабля было невероятно. Однако я видел его собственными глазами и продолжал кричать.

Кондрат с испуганным лицом выскочил из дома. Он испугался, не сошел ли я с ума.

Но я указал ему на судно, еле видное сквозь туман…“

Это был „Святой Фока“.

Бросаю последний взгляд на китовый позвонок. Издали он кажется куском загрязненного льда, выкинутого прибоем. Делаю еще несколько шагов вперед и оглядываюсь. Валуны закрыли китовый позвонок. Да и был ли он? Часы, проведенные на нем в тумане, наедине с навеянными им воспоминаниями прошлого, — были ли они?

Нежное лазоревое небо висит над лазоревыми льдами. Матовую голубень льют отвесные стены глетчеров острова Брюса. Промоины во льду снова налились голубой бездонностью.