Мэри Чабб - Город в песках

— Как оно называется?

— Тель-Асмар.

— «Бурый холм», — пробормотал начальник. — Да, там действительно нет ничего, кроме бурых холмов. Сможешь ли ты опять найти это место?

— Да, мудир, конечно смогу.

— Мне нужна машина, скажи Абдулле, — обратился начальник к клерку, — чтобы бензобаки были полны и пусть он прихватит одну канистру про запас. Через несколько минут мы уезжаем.

Молодой клерк стремглав выбежал из комнаты.

Вскоре машина, минуя сводчатую арку, выехала на пыльное шоссе и повернула к юго-востоку. Через некоторое время они очутились в пустыне, и, только когда проехали пятьдесят миль, впереди на фоне горизонта возник наконец невысокий бурый холм.

— Здесь я нашел кирпич, мудир, это и есть Тель-Асмар.

Вокруг не было ничего, кроме усеянных галькой серовато-бурых холмов, — пустота и беспредельное небо. Начальник медленно взобрался по пологому склону на вершину холма и принялся разгуливать взад и вперед, ковыряя то тут, то там своей палкой.

Подняв небольшие осколки глиняной посуды, он тщательно рассмотрел их, затем сунул часть в карман, а остальные выбросил. Далее его внимание привлек валявшийся на поверхности кирпич. Встав на корточки, он принялся разгребать руками песок вокруг того места, где он лежал. Под ним оказался второй кирпич, затем еще и еще, все в том порядке, как их первоначально положил каменщик. Сомнений больше не было: перед ним нетронутая стена из кирпича-сырца. Начальник вынул нож, осторожно извлек верхний кирпич и сдул с него пыль. И опять появилась та же надпись:

«Ибик-Адад, могущественный царь, Освободитель Эшнунны, Любимец Тишпака, Сын Ибалбела».

Так была найдена Эшнунна.

Любые раскопки в Тель-Асмере, а тем более в масштабе, который позволил бы полностью выявить историю Эшнунны, были сопряжены с колоссальными трудностями: на месте не было ни воды, ни жилых строений. И еще одно осложнение: следы важнейших находок, попадавших в руки торговцев, приводили к двум холмам близ реки Диялы, что очень далеко от Тель-Асмара; вполне возможно, что там находятся руины какого-то города-государства. Для раскопок требовался значительный штат сотрудников и, следовательно, большой дом, а также уйма денег, что явно не по средствам любому английскому археологическому обществу, которые в то время существовали в основном на мелкие субсидии музеев и пожертвования. Единственным выходом из положения было включение этого объекта в огромный план археологических работ Института востоковедения Чикагского университета, который уже производил в это время раскопки в Египте, Палестине, Сирии, Северном Ираке и Иране.

В начале 1929 года между Багдадом и Чикаго завязалась оживленная переписка. Профессор Брэстед сразу оценил значение обнаруженных находок и принялся хлопотать о концессии на проведение раскопок в этом районе: ему захотелось добавить еще одно важное звено в цепи исследований, проводимых по всему Ближнему и Среднему Востоку. Но он отлично сознавал, что ему потребуется кроме значительной суммы денег еще и первоклассный начальник экспедиции. Здесь нужен был не только отличный руководитель, но и человек, способный дать правильное истолкование полученным результатам, пролив свет на гуманную, далекую от нас историю Шумера; человек, в котором скрупулезная точность лабораторного работника сочеталась бы с широким кругозором выдающегося историка. К тому же в этих трудных условиях совершенно необходимо, чтобы он обладал административным талантом, и, наконец, что отнюдь не менее важно, он должен создать такие условия, при которых члены экспедиции могли бы работать как можно лучше, — трудная задача, если учесть, что у людей, которые вынуждены месяцами вести ненормальную жизнь в пустыне, порой основательно пошаливают нервы. Брэстед отлично понимал, что таким требованиям отвечали лишь очень немногие. И вдруг ему вспомнились раскопки в Египте, где он побывал в предыдущем году: там молодой начальник экспедиции держал в руках сотрудников, которые, по-видимому, были между собой в наилучших отношениях и добивались под его руководством отличных результатов. Своим печатным трудом на тему о древней керамике Ближнего Востока он уже снискал известность в мире археологов и получил ученое звание доктора философии; он умел мыслить в широких масштабах, анализируя данные отельных раскопок. Энергичный, отзывчивый человек, Брэстед написал Франкфорту письмо.

Приняв на себя руководство Иракской экспедицией, Франкфорт пригласил в качестве архитектора Сетона Ллойда, а тот начал с постройки дома в Тель-Асмаре.

Теперь предстояло решить еще одну важную проблему — где взять питьевую воду. Пробу воды из ближайшего канала направили в Багдад на анализ врачу; приговор врача оказался недвусмысленно жестоким, но его следовало ожидать, если вспомнить, какое количество селений теснилось у берегов канала. Врач заявил: после тщательной фильтрации водой можно будет пользоваться для стирки, но даже если ее кипятить, пока у бака не отвалится дно, она все равно не станет пригодной для питья. Единственный выход, по его мнению, заключался в доставке хлорированной воды из Багдада. «Кроме того, к вашим услугам имеется еще и пиво», — любезно добавил он.

Дом выстроили на участке, прилегавшем к крайней южной оконечности Тель-Асмара; три двора сообщались между собой в форме буквы «Г»; дом был одноэтажный, только над воротами для въезда машин имелась башня, куда вела деревянная лестница; на самом верху стоял бак, где вода подвергалась предварительной фильтрации. Над углом башни еще футов на пятнадцать высился тонкий столб, к которому был прикреплен электрический фонарь. Во дворе, под башней, разместились электрогенератор, прачечная, помещения для обслуживающего персонала и гараж. В соседнем дворе были чертежная, лаборатория, темная комната и еще одна очень длинная комната: в ней стояли скамейки, на которых обрабатывались поступавшие с раскопок находки; здесь же находились полки для их хранения.

Комнаты членов экспедиции и небольшая библиотека справочной литературы выходили в самый большой двор, в западном крыле дома имелась длинная общая комната с камином и удобными креслами, из которой можно было попасть в столовую.

Прошло более трех тысяч лет, и в этом безмолвном крае вновь появились стены; открываются и закрываются двери, раздаются ленивые и торопливые шаги, а в сухом чистом воздухе вновь звучат человеческие голоса.

Оказывается, полное имя филолога, которого все звали Джейком, — Торкилд Якобсен. Он — датчанин; его жена Ригмор производила всю фотосъемку на раскопках. У Ганса было твердое правило: жене разрешалось сопровождать мужа в экспедицию только при условии, если она там занималась настоящим делом. Поэтому, пройдя основательную подготовку в Дании, Ригмор стала первоклассным фотографом.