Бенгт Даниельссон - Позабытые острова

Но вот тропа стала сворачивать в глубь острова, поднимаясь все выше и выше. Мотая головами, кони взбирались вверх по гребню шириной не более метра. С обеих сторон — круто обрывающиеся склоны; далеко внизу — долины с пальмами, которые нам казались совсем крохотными. Растительность в горах была скудная и однообразная. Кустарники сменились высоченным древовидным папоротником. Даже обыкновенный папоротник был мне по пояс.

Вдруг пошел дождь. Хлынул внезапно, точно где-то открыли кран, — как всегда в тропиках. Я не успел достать плащ, как уже промок насквозь. Плотная завеса дождя все заволокла, я едва различал перед собой лошадь Пуане. А мой проводник как ни в чем не бывало продолжал путь. Оставалось положиться на провидение и на своего коня. Минул и час, и два, но дождь все не унимался. Такой ливень только в кино увидишь, в каком-нибудь экзотическом голливудском фильме!

Так же внезапно дождь прекратился. Подъем продолжался, но теперь я уже не видел пропасти: все застилало море облаков, из которого наподобие спины доисторического чудовища торчал гребень отрога.

— До Топакеекее доберемся и отдохнем, — сказал Пуане.

— А там что — дом есть?

— Нет, это такое место, там сорвалась в пропасть лошадь по прозвищу Кеекее. После дождя часто бывают оползни. Вдруг прямо под ногами обваливается часть тропы. Обычно всадник успевает соскочить, но лошадь погибает. Отсюда до дна долины тысяча метров, только ceйчас не видно.

«И слава богу, что не видно», — подумал я. Но на всякий случай зажмурился.

Добравшись до Топакеекее, мы доели наши припасы: говяжью тушонку и хлеб.

— А дальше будут еще места с такими названиями? — осторожно справился я.

— Конечно, — ответил Пуане с непонятной мне радостью в голосе и перечислил с полдесятка названий, которые все начинались с Топа (упасть). Одно заканчивалось словом Тиока; лошадей так не называют.

— Верно, там сорвался одни приятель по имени Тиока, — подтвердил Пуане, весело смеясь. — Не успел вовремя соскочить с седла. Он был почти такой же плохой наездник, как ты.

Я понял тонкий намек и в дальнейшем наиболее рискованные места проходил пешком, ведя коня в поводу.

Наконец тропа вывела нас на горное плато. Подъем стал легче, воздух здесь был чист и свеж. Выглянуло солнце, в небе изогнулась великолепная радуга — точно ворота в сказочный край. Я быстро убедился, что место здесь и впрямь необычное. На островах Маркизского архипелага редко найдешь большие ровные площади. А тут на пять километров в ширину и вдвое больше в длину простерлось чудесное плато. Сперва мы ехали лесом между высоких манговых деревьев и таману. Никаких зарослей, заслоняющих вид; часто попадались светлые прогалины. Потом тропа вышла на просторный луг, за которым начинались кофейные кусты.

Вдруг что-то зашумело, и через тропу метнулась здоровенная черная свинья, сопровождаемая выводком поросят. Пуане, задремавший было в седле, молнией соскочил на землю и исчез в кустах. Визг, хрюканье, гомон говорили о том, что добыче не удалось уйти! А вот и Пуане — тащит отчаянно визжащего поросенка! С довольным видом он привязал визгуна к седлу сзади.

— Отличные места для охоты, — сказал Пуане. — Свиньи, быки, лошади, козы… Потомство домашних животных, которые ушли в горы. Видишь — следы. Где-то поблизости есть дикие коровы.

— Гм, — буркнул я. — А что если мы встретим дикого быка?

— Ничего страшного. Бык не тронет. Хуже, если встретим диких лошадей, тогда наши кони могут пуститься за ними вдогонку. И не скоро успокоишь!

Кажется, здесь действительно райская обитель! Пусть даже не совсем похожая на тот рай, который обычно представляют себе. Хватит места для всех эмигрантов и любителей природы, мечтающих поселиться в Полинезии и кормиться собственным трудом. Горное плато куда больше подходило для поселенцев, чем жаркие долины, где к тому же вся земля занята. Тут не только прохладно и безлюдна, но и достаточно осадков, чтобы не опасаться опустошительных засух — бича долин… Вот где можно попытаться осуществить идею, с которой носился наш друг живописей С каким пылом он расписывал идеальное поселение для художников, писателей, композиторов — эдакую республику духа!..

Но тут я вспомнил мудрые слова старого таитянского вождя Терииеро а Терииероатераи. У него был свой, хорошо обоснованный взгляд на толпы европейских искателей рая и счастья, ежегодно прибывающих в Папеэте я мечтой пожить «на туземный лад». Когда эти «банановые туристы» (как их здесь называют) обращались к нему за советом, он отвечал:

— У вас есть капитал? Если нет, выкиньте из головы; все ваши планы. Земля тут очень дорогая, если только вам вообще удастся что-нибудь найти. И ведь маленьким огородом не обойдешься. Кстати, вы подумали о том, что будете сажать? Если привезли с собой европейские растения, можете сразу выбросить их в море. Они здесь не привьются. Земля плодородная, но только для местных растений. У вас большая семья, есть помощники? Нет? Так вы не справитесь с работой. Полинезийцы к вам не пойдут, нанять китайцев вам будет не по карману.

На плато Хива-Оа участок — не проблема: без труда можно получить бесплатно концессию, во всяком случае, французскому гражданину. А вот чтобы решить, что разводить, необходимо сперва научно исследовать почву. Впрочем, кофейное дерево отлично прижилось, и уже на нем можно неплохо заработать. Наверно, найдутся другие подходящие культуры. Но откуда взять рабочую силу? И главное: как доставлять на берег то, что будет выращено в горах? Дорог нет, только узкие тропки вдоль гребней.

Нет, похоже, что высокогорный рай на Хива-Оа останется необитаемым, пока власти не вспомнят о существовании Маркизских островов и не займутся ими всерьез…

Возможно, я бы еще долго предавался возвышенным мечтаниям, если бы крутой спуск не привел нас в мрачную долину Ханаиапа. От края плато вниз, через таинственные папоротниковые заросли устремлялась головокружительная тропа. И вот уже наши усталые лошади вступили в единственную на всем пути из Эиаоне в Атуану населенную долину. Я давно перестал питать какие-либо иллюзии относительно маркизских деревень, но Ханаиапа меня потрясла…

Возле лужи со стоячей, дурно пахнущей водой выстроились штук шесть лачуг из гнилых досок и ржавой жести. Женщина с распухшими ногами сидела на опрокинутом ящике, тупо глядя перед собой. Больше ни души не было видно. Мы заглянули в ближайший дом, чтобы узнать, нельзя ли тут отдохнуть. Одна-единственная комната без какой-либо мебели, пол прогнил… В углу, тяжело дыша, лежала старуха с опухшими суставами. Рядом с ней сидел мужчина с язвами на руках и лице (видимо, проказа); он сколачивал длинный ящик.