Арнольд Якоби - Сеньор Кон-Тики

— А что ты думаешь о возврате к природе?

В следующую секунду он готов был откусить себе язык и выплюнуть его в волны. Все испортил! Она примет его за помешанного…

Девушка помолчала, потом повернулась к нему и строго произнесла:

— Но это должен быть полный, настоящий возврат.

Он не ослышался?..

Тур изменил бы себе, если бы теперь просто расстался с ней, как с несбыточной мечтой. Они условились встретиться на следующем вечере выпускников. Но она не пришла. Он страшно горевал. Надо было что-то придумать, как-то ему помочь. Один из товарищей Тура одолжил машину отца, и мы покатили в город, где жила Лив. Там мы несколько часов, словно сыщики, просидели в машине перед ее домом. Никто не мог набраться смелости подойти и нажать кнопку дверного звонка, не говоря уже о Туре, который опять потерял веру в себя. Так мы и уехали ни с чем. Много дней он ходил словно в лихорадке и все пытался выяснить, почему она больше не показывается. Единственное, чего он добился, — встретил одного парня, который, не скрывая злорадства, рассказал, что у Лив есть другой. Тур не мог, не хотел в это верить, но Лив больше не появлялась на вечерах выпускников. А затем полоса праздников кончилась. И вместе с ней кончились школьные годы.

Осенью 1933 года Тур уехал в Осло, чтобы учиться в университете. Мать переехала с ним. В западной части города она купила квартиру на верхнем этаже и перевезла сюда свои старинные красивые вещи из ларвикского дома.

Прошло больше года, прежде чем я вновь увидел Тура, но он часто радовал меня длинными и откровенными письмами. В одном из них он рассказал, что видел Лив в обществе чрезвычайно обходительного светского молодого человека, так что тут ему не на что рассчитывать. Туру удалось разузнать, что она учится на экономиста. Между строчками письма легко было прочитать, что, хотя он не собирается возобновлять знакомство, ему трудно ее забыть.

В другой раз Тур написал, что приобрел огромную эскимосскую собаку, мол, настоящий зверь, шутя тащит полсотни килограммов через любой бугор. А на ровном месте Казан может везти двух человек со всем снаряжением. С этой собакой Тур летом и зимой отправлялся в горную глушь, когда наступали каникулы. Каждый раз он узнавал природу с какой-нибудь новой стороны.

На северном склоне долины у Сюнндалсэра произошел случай, который чуть не отбил у него всякую охоту к приключениям. В одном месте, где путь проходил по стенке на высоте почти тысячи метров над долиной, часть тропы обвалилась и через провал было переброшено несколько железных прутьев. Держа на руках Казана, Тур пошел по прутьям, потом остановился и глянул вниз. И у него так закружилась голова, что он едва не сорвался. Вечером и весь следующий день его мутило. Страх перед высотой остался на много лет, грозя парализовать его в минуту опасности.

Летом Тур ходил в походы один, брал только собаку, которая несла до двадцати килограммов во вьюке. Зимой он приглашал кого-нибудь из товарищей: двоюродного брата Гюннара Ниссена или друга детства Эрика Хессельберга. Они любили самые глухие места. Взяв спальные мешки из оленьих шкур и штормовки, они ночевали там, где их заставал вечер, выбирая площадки с красивым видом.

В тихую погоду они укладывались под звездным небом на какой-нибудь голой макушке горы, где ветер смел снег с промерзшего зеленого вереска. И лежали, словно былинки в вечности, ощущая себя частицей Вселенной и медленно вращающегося над ними мерцающего ночного неба. Проснутся среди ночи, откроют глаза и видят могучий небосвод с лучистыми звездами, до которых много световых лет. Утром после такой ночи они испытывали удивительное чувство, будто заново родились и сегодня первый день творения. После бесподобной прелюдии красок из-за белого горизонта выкатывалось круглое солнце, и радость жизни пронизывала тело.

Но зимой погода в горах капризна, лишь изредка можно было спать под открытым небом. В лесу они делали шалаш под отягощенными снегом лапами елей. Хорошо, вдыхая чистый воздух с запахом смолы и хвои, размышлять, а ветер шумит в кронах и наметает пышный сугроб на торчащий наружу краешек спального мешка. Казан в своей густой шубе спал на воле. Только если уж очень его занесет — встанет, отряхнется и залезет к ребятам в шалаш.

Но деревья попадались им, как правило, только во время подъема или спуска. Большая часть маршрута пролегала намного выше границы леса. Поэтому они брали с собой небольшую палатку и ставили ее, используя лыжи вместо стоек и кольев.

Оказалось, однако, что палатка слишком уязвима, в буран в ней можно и вовсе погибнуть. Как-то раз Тур и Эрик запрягли в сани Казана и задумали пройти ночью на лыжах через вершину Глиттертинда. Светила яркая луна, но на высоте двух тысяч метров погода испортилась. Черная туча проглотила луну и полнеба, пошел снег, яростные порывы ветра несли поземку над снежником, по которому они двигались. Поземка перешла в метель, разразился настоящий буран. В кромешном мраке, светя себе карманным фонариком, они в яме за камнем, борясь с ветром, поставили палатку и забрались в нее вместе с Казаном, с ног до головы облепленные снегом.

Воющая над склонами буря навалила на палатку столько снегу, что одна стенка совсем провисла. Там, где тепло из спальных мешков встречалось с царящим в палатке морозом, вокруг лица и шеи получалась своего рода пограничная область с нулевой температурой. Влага от таяния понемногу пропитывала одежду, прокладывая путь холоду.

Утром ветер бушевал еще сильнее. Когда ребята попробовали изнутри сбросить снег с палатки, она чуть не лопнула. Боясь, как бы их вовсе не занесло, они решили уходить. Выкарабкались наружу и, склоняясь навстречу ветру, привязали к саням промерзшее снаряжение. Хотелось сесть на сани и скатиться вниз в долину, но очень уж круты были склоны — как-никак самые большие вершины Норвегии. К тому же они не знали точно, где находятся, а сориентироваться в такую вьюгу было невозможно. И друзья медленно пошли к вершине. Там осмотрятся, дальше можно будет идти по компасу. Они знали, что где-то справа есть обрыв в несколько сот метров. Но и в другую сторону нельзя подаваться слишком далеко, там тоже пропасти. Вскоре пришлось снять лыжи и приторочить их к саням. Шагали осторожно, проверяя ногой каждую опору. Еще до бурана они видели висящие над обрывами коварные снежные карнизы. Наступишь на такой карниз — и рухнешь вместе с ним в бездну.

Их окружали снежинки, бешено летящие на мутном фоне неба и сугробов. Глаз различал только товарища, собаку и сани, которые словно парили между небом и землей.

Впереди шел запряженный в сани Казан; Тур страховал его веревкой. Всякий раз, когда перемена ветра заставляла подозревать, что близко обрыв, друзья бросали в призрачный, смутный мир комки темной бумаги и смотрели, несет ли их вверх по склону или они сразу исчезают за незримым краем.