Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе

— Вот, Игор, когда ты приедешь в Вашингтон со своей женой, я хотел бы, чтобы вы были у меня в гостях и спали бы на этой кровати. Мне самому на ней не спится. Эта кровать для мужчины и женщины. Так, во всяком случае, пишут рекламные объявления.

Да, каждый год Америка имеет что-либо новое, что занимает умы многих. В этот год все писали и говорили как раз о водяных кроватях. Года два до этого казалось невозможно жить, не имея большой деревянной бочки, врытой в землю где-нибудь в саду, и такой большой, что в нее можно было после работы влезть нескольким человекам, и сидеть там, наслаждаясь теплой, почти горячей водой и приятными пузырьками, выпускающимися со дна специальным приспособлением. Еще год до этого все вдруг заговорили о том, что в стране слишком много людей, которые прикованы к инвалидным коляскам, и эти люди часто не могут заниматься трудом потому, что на колясках трудно съехать со ступеньки тротуара и въехать на него с проезжей части, а также нельзя путешествовать с этажа на этаж по лестницам учреждений. Конгресс принял соответствующий закон, и вот сквозняки загуляли в коридорах университетов, застучали отбойные молотки. Ломались вестибюли, лестничные марши, чтобы сделать плавные въезды. Ведь согласно закону любая комната общественных или учебных заведений должна быть достижима инвалидной коляской без пользования лестницей. С тех пор и появились в уборных всех аэропортов и университетов страны кабинки, на которых были нарисованы инвалидные коляски. По-видимому, там все было сделано для того, чтобы инвалид смог с удобствами справить свои надобности.

Чак был одним из представителей огромной армии руководителей фирм, состоящих из одного человека. Такие люди, которые иногда с гордостью, а иногда с грустью называют себя «селф имплойд», то есть «работающий у самого себя», составляют довольно весомую часть в жизни всей страны.

Радость и странная грусть. «Спокойно-спокойно!» Пограничники и таможенники. Кажется, запоют петухи. Мысли о телефоне-автомате. «А где же здесь наука?» Неожиданное осложнение…

В июле 1979 года я возвратился в Москву после восьми месяцев работы с американцами. Полное кругосветное путешествие с пересечением экватора туда и обратно.

Удивительным и радостным было чувство возвращения, чувство, которое испытал я, глядя на темные леса без края и озера и реки Подмосковья, когда самолет делал заход на посадку. А потом я, еще отгороженный от всех пограничниками и таможенным контролем, смотрел на светло-голубое, такое северное, по сравнению с Америкой, небо с кучевыми облаками, вдыхал прохладный и показавшийся мне очень сухим и чистым воздух Родины. А потом увидел сына, жену, неистово машущих руками в толпе встречающих. Знакомые запахи, цвета, улицы…

Однако к радости возвращения примешивалась и грусть. Страна, из которой я вернулся, была страной огромного напряжения духовных сил. Это была страна выпирающего на каждом шагу богатства. Прекрасные дороги, миллионы и миллионы легковых автомобилей, мчащихся нескончаемыми вереницами по автострадам, миллионы сверкающих зеркальными окнами и застекленными дверями «загородных» домов, окруженных ухоженными, полными цветов садами. И казалось, что во всем этом было что-то показное, что такой не может быть реальная жизнь. Но проходил день, другой, и все кругом оставалось таким же: и телефон в каждом доме работал надежно и позволял соединиться почти мгновенно с любым пунктом земного шара, и магазины, где можно купить или заказать любую вещь.

Удивительно, что само «производство», то, что делает Америку богатой, почти не чувствовалось в целом в масштабе всей страны вне зависимости от того, смотришь ли ты на эту страну из окна машины или из окна самолета.

Огромные заводы разделялись друг от друга маленькими в один-два этажа «загородными» домиками и садиками и терялись среди них. Так же терялись среди несметного количества нарядных легковых автомобилей и тяжелые грузовики, перевозящие результаты индустриальной деятельности страны или обеспечивающие эту деятельность. Ну а железные дороги? Все знают, что в США к их услугам прибегают очень редко.

А с самолета казалось, что вся страна как бы и вообще не имеет городов и заводов, а сплошь состоит из пустынных квадратов полей да пересекающих их от горизонта до горизонта автострад.

И все же главное в США — энергия деловой жизни, ее напряженный темп. И это особенно чувствовалось, вспоминалось, когда я возвращался на Родину.

Но вот советский самолет только взлетел — еще Атлантический океан был под крылом, — а уже другой темп жизни, уклад. Уже стюардессы ходят по самолету небрежно-безразлично, не улыбаясь. Уже какие-то мелкие детали сиденья не работают, и вспоминаешь, что они и раньше не работали и никто не обращал на это внимания. Уже обед хоть еще и американский, но подан с запозданием, и чувствуется — подогрет максимальным напряжением сил всей обслуживающей части экипажа. «Спокойно, спокойно!» — говоришь себе, когда на какой-то вопрос стюардесса отвечает с металлом в голосе, от которого ты уже успел отвыкнуть.

Еще твои соотечественники-пассажиры читают журналы «Тайм» и «Ньюсуик» и газеты «Вашингтон Пост» и «Нью-Йорк Таймс», а некоторые даже разглядывают журнал «Плейбой». Пока все это «можно». Но уже ты начинаешь нервно просматривать содержимое своих карманов и бумаг в твоей ручной клади. Не дай бог, если там окажется какое-нибудь неделовое письмо или записка иностранца, которую ты забыл выбросить, уничтожить, готовясь к перелету домой, или какая-нибудь иностранная газета, или какой-нибудь массовый журнал, не научный, а для общего пользования. Ведь в таможенной декларации, которую ты заполняешь после прилета, есть пункт о том, что все материалы должны быть предъявлены таможне. Поэтому лучше выбросить сразу все, что «подозрительно». Конечно, журналы «Тайм» и «Ньюсуик» ввозить нельзя, криминально нельзя «Плейбой». Это уже может пойти и по графе «порнография», смотря на какого таможенника попадешь. Хуже с художественной литературой. Здесь никогда не знаешь, что можно, а что нельзя везти с собой. По-видимому, у таможенников есть какие-то списки «проштрафившихся» авторов и отдельных произведений, но знать заранее, какую книжку можно привезти, а какую нельзя, невозможно. Раз я взял с собой написанную американцем еще в прошлом веке книгу о философии и искусстве Китая. Ее «изъяли» на таможне. Возможно, потому, что в 1978 году, если судить по нашим газетам, континентальный Китай вообще как бы не существовал.