Максимилиан Кравков - За сокровищами реки Тунгуски

Меж деревьев стояли чумы — шкурами обтянутые шатры-жилища. У дымившихся тут и там костерков толпами сбились серые, желтоватые и белые олени. Тут были и крупные сильные быки и изящно и нежно сложенные самки и маленькие оленята, раскрывшие розовые рты от жары.

Рядом с каждым чумом громоздились горкой наложенные потакуи — переметные сумки из оленьей кожи, затянутые шнурками. В сумках хранились запасы муки и других продуктов. Из отверстий чумов показались любопытные мордочки чумазых ребятишек. Изредка полаивали сбежавшиеся собаки, и тунгусы вышли встречать гостей.

У профессора в этом месте нашлась работа — надо было осматривать какую-то скалу, и экспедиция осталась ночевать у тунгусского стана.

Много ребята увидели здесь знакомого.

Недаром жили когда-то около южных туземцев — карагасов. Узнали, что тунгусы летом живут, главным образом, добычей рыбы, а зимой промышляют белку, колонка и горностая, изредка добывая и соболя, мало водящегося в этих горах.

— А медведей добываете тоже? — спросил Николай, сидя у костра.

Тунгусы отрицательно замотали головами, заговорили по-своему, а один ответил по-русски:

— Медведя чего добывать? Ты его не тронешь и он тебя не пошевелит. А если очень пакостить станет, за оленями гоняться или другое-что, так соберемся человек десять и убьем.

Из слов этих поняли ребята, что тунгусы медведя очень боятся.

Над одним из чумов на жердинке висела белая тряпочка и шкурка белки.

— Видишь, — толкнул приятеля Николай, — у них еще и шаманы остались, вроде наших попов. А это висит приношение какому-то духу…

К вечеру ребята совсем освоились. Говорили и через переводчиков, об’яснялись и сами. Тунгуска вынесла белой крупчатой муки, замесила на воде лепешку и бросила ее в горячую золу костра. Через полчаса все угощались суховатым, но вкусным, испеченным тестом.

— Хлеба, как у русских, у нас нет, — об’яснил один тунгус.

Потом вышли две девушки, взялись за руки и начали напевать и припрыгивать. Потом к ним присоединилась третья, затем подошло несколько парней, и круг хоровода расширился.

Горели костры, в потемневшей тайге все громче и веселее раздавались песни и смех. Под конец подошли и взрослые, и старики, и веселье стало общим.

Один пел, хоровод подхватывал припев и дружно отплясывал танец.

— В кооператив привезли хорошую муку, — запевал старик, — теперь мы поедим, поедим!

А хор раскатывался припевом:

— Кур-я! я-кур-я! Ка!

Другой начинал:

— Молодые глухари стали большими и жирными, скоро мы будем их промышлять!

И опять подхватывал хор припев.

У костра старик об’яснил ребятам, как устроена земли:

— Есть большое озеро, — говорил он, — и на этом озере остров. Вот там мы и живем. Еще другие есть острова и на них живут другие люди. И вот, пойдешь на север и будешь идти тайгой и пройдешь тайгу. И хребтами будешь идти и пройдешь хребты. А потом будет тундра и пойдешь ты тундрой, А за тундрой море и там уж конец света. А к морю ты не ходи, потому что живут по берегу его мирогды. Вроде человека мирогда, только нет у него, головы, а есть на плечах одна шея. И когда поймает мирогда человека или орона (оленя), то с’ест шеей! Сам куты (медведь) боится мирогды и туда не ходит. А если живут там куты, то надевают белую шкуру, чтобы мирогды его в снегу не заметили!

— Забавная сказка, — шепнул Николай Пете и в свою очередь стал рассказывать тунгусам об устройстве земли, о земном шаре, который вертится вокруг солнца.

Слушали его внимательно, но посмеивались недоверчиво.

Потом Петюха, найдя в кармане несколько конфект, угощал ими подошедших ребятишек, и старый тунгус одобрительно говорил:

— Только совсем плохой человек детей не любит! Был у нас один такой, но он ушел.

— Сердитый был? — спросил Петюха.

— У-у! шибко плохой человек! Он жену свою убил, до смерти убил. А потом испугался, что посадят его в железную коробку и ушел на речку Берея-Кан. Там плохое место — у-у! Плохое! Там и живет теперь.

— А чем же она плохая эта речка, И почему там его не поймают?

— Одна такая речка по всей Тунгуске. С ледяными воротами эта речка. Там и летом — зима. И шибко вода в ней играет — может человека утопить. А к плохому человеку как подойдешь? Он говорит — тунгусы придут на речку — из винтовки буду стрелять. Русские придут — из винтовки буду стрелять. Так один и живет вроде как кружалый (сумасшедший).

— Хуже мирогды! — посмеялся Николай.

Только под утро вернулись ребята на илимку и не одни, а с собакой. Им подарил ее старик-тунгус за то, что Николай подарил ему финский ножик.

Нового участника экспедиции назвали Хорькой от туземного слова хорей, что означает палку, которой управляют оленями.

Хорька был настоящей тунгусской лайкой — весь черный, с белым пятном на груди и острыми ушами.

— Ну, теперь мы и птицу, а может быть и зверя добудем! — заранее радовался Николай.

Он уже не тянул лямку, а носил за профессором разные инструменты. На илимке же три раза в день измерял температуру и записывал показания барометра. Делал это очень точно и счастлив был своей ученой работой безмерно!

Узнавши, что он охотник, профессор дал ему на пробу свою двухстволку, когда бежавший по берегу Хорька однажды залился зовущим лаем.

— Смотри, Никола, не сплошай! — взволнованно напутствовал Петя.

И у Николая билось сердце не в шутку. Еще бы! У всех на глазах первое его охотничье выступление и вдруг оскандалится он!

Взведя оба курка, осторожно хоронясь за кусты, приближался он к дереву, под которым лаяла собака. Услышал куриное клохтанье глухарки и увидел большую коричневую птицу, сидевшую на суку. Хотел подойти еще поближе, повернее. Но глухарка забеспокоилась и стала вытягивать шею, разглядывая приближавшегося врага. Николай точно навел на птицу мушку и за облаком вылетевшего дыма разглядел, как мешком рухнула она вниз вместе с обломанными ветками.

В этот миг из соседнего куста, шумно захлопав черными крыльями, рванулся петух-глухарь и потянул вдоль опушки, мелькая в деревьях.

Николай повел ему вслед ружьем и из левого ствола далеко положил дичину…

Не было границ его торжеству, когда с богатой добычей возвращался он на илимку. Охотничий экзамен был сдан блестяще!

— Ну, молодец, парнишка, — хвалил профессор, — стрелок ты добрый! Так вот, когда нужен будет тебе дробовик, пользуйся этой двустволкой. А если встретимся с медведем, то бери винтовку. Можешь взять ее сейчас и повесь себе над койкой, чтобы всегда она была у тебя под руками!

Это было уже верхом счастья!

Николай дышать боялся на черный, вороненый ствол маузеровского карабина. Каждое утро протирал его тряпкой, любовно отодвигал затвор и с восторгом смотрел, как удобно и быстро утопали в магазинной коробке пять патронов со страшными разрывными пулями.