Сергей Саканский - Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 07

— Маленький, беззащитный пипл. Гнусные мы с тобой, злобные оккупанты.

Пипл не только в небольших прибалтийских республиках маленький и беззащитный — бывает, что и в самой России точно такой же пипл. Подобного рода пипл обитает, как правило, в далекой глубине России, на ее Богом забытой тмутараканской окраине.

Приехали мы как-то раз с Серегой на Тамань. Это было в тот самый год, когда мы с Дезодорантом из Гурзуфа выступили.

Почему Серега все время таскал с собой этот бессмысленный Дезодорант — одному Богу известно. Видимо Он, Господь Бог, зная наперед всё наше будущее, останавливал Серегину руку, когда она, Серегина рука, широко размахнувшись от самого плеча, всё порывалась зашвырнуть этот бесполезный Дезодорант далеко в море — и в Судаке порывалась, и в Керчи и, наконец, на Тамани.

Но что-то останавливало Серегину в самый последний момент руку, как стало ясно потом — другая рука, рука самого Провидения. Серега любовно поглаживал Дезодорант, целовал его нежно, глядя куда-то вдаль и улыбаясь чему-то своему. Ибо в не столь далеком времени этот Дезодорант должен был нам послужить великую службу, как и присной памяти Пшикалка.

На Тамани бух встал знатный. О великом таманском бухе времен Дезодоранта пипл песни слагал, легенды передавал из уст в уста. Но всё в этом мире заканчивается, как мороженое в синем деревянном ящике. Кончился и наш 1982 года таманский бух.

Пора было выдвигаться в Краснодар. В Краснодаре у меня дядька был, занимал одну из ключевых должностей в руководстве города и края. Он уже давно меня в этот город и край в гости звал, говорил:

— Будешь в наших краях, звони по местной вертушке, бесплатно. И я за тобой машину пришлю.

Я спросил:

— Дядь, а дядь? Где ж я местную вертушку найду?

Дядька сказал:

— Да в любой станице Краснодарского края, в местном исполкоме. Заходишь и говоришь: надо такому-то позвонить. Там все сразу по струнке встанут, затрепещут все и телефон на блюде с каемкой вынесут.

И вот проснулись мы в ужасных отрубях на Тамани. Было это в местной гостинице, куда мы с Серегой вписались за рубль двадцать в шикарный номер.

Поскребли по сусекам, посмотрели под кроватями, глянь: есть еще несколько литров вайна по разным банкам — красного и белого, розового и золотого, густого и шипучего, сухача и крепыша.

Взяли мы весь этот вайн и в одну банку слили, как это Еня любил делать — получилась целая банка. Хлебнули, Джуманияза сделали. Серега сказал:

— Яша. Тамань, как известно, станица, и она в Краснодарском крае находится. Пора нам твоего дядьку вызванивать.

Сделали ревизию — смотрим: только один трузер у нас на двоих остался. Серегин трузер. А мой трузер был еще два дня назад у археологов на костре сожжен. Я в экспедиции какими-то трениками разжился, но в треники эти потом пфиу сделал и выбросил их. Из моего же трузера, на костре сожженного, я шорты пошил. Вот, надел Серега трузер, я — шорты, и мы пошли. В местный исполком плечом к плечу пошли.

Идем плечом к плечу, банку друг другу передаем, прихлебываем из нее. Пыль на дороге стоит желтая, мы от нее чихаем — хорошо нам.

Остановили какого-то чувака, спросили:

— Где у вас тут исполком, батенька?

Он сказал:

— А вон он, исполком. Только туда с банкой нельзя.

Я сказал:

— А мы туда с банкой и не пойдем.

Передал я банку Сереге. Вытер усы. Вошел в исполком. Сказал:

— Где у вас тут телефон?

Мне отвечают:

— А в исполкоме в трусах нельзя.

Я сказал:

— Понял.

Вышел, сказал:

— Серега. Иди-ка теперь ты, позвони дядьке. Ибо ты в трузере.

Серега сказал:

— Понял.

Хлебнул из банки, вытер усы. Вошел в исполком. Сказал:

— Где у вас тут телефон?

Его спросили:

— А кому вы хотите по служебному телефону позвонить?

Серега сказал:

— Понял.

Вышел, сказал:

— Яша. Я забыл, как твоего дядьки фамилия. Иди-ка ты, позвони дядьке. Надевай мой трузер и иди.

Я сказал:

— Моего дядьки фамилия такая же, как моя, ибо он брат отца моего.

Серега сказал:

— А я и твою фамилию забыл.

Тогда я надел наш трузер, хлебнул из банки, вытер усы и пошел. Сказал:

— А ну, дайте мне телефон. Такому-то позвонить.

И расступились все. Гляжу: несут мне телефон прямо на блюде с голубой каемочкой. Несут, молчат, только на мой трузер с удивлением смотрят.

А трузер, надо заметить, был знатный. С бахромой, с дырами. Смотрят они, и никак понять не могут:

— Как это трузер был сначала на одном человеке, а потом на другом оказался?

Позвонил я дядьке, поговорил с ним. Они, конечно, разговор слышали и затрепетали все. Говорят:

— Если сейчас за вами машина из крайцентра придет, вы уж тогда тут, в исполкоме подождите.

Я сказал:

— Хорошо. Сейчас придем.

Вернулся к Сереге, взяли мы банку и в исполком вошли. А нам говорят:

— А в исполкоме в трусах нельзя. И с банкой нельзя.

Серега говорит:

— Как это нельзя? И даже нам нельзя?

Они говорят, чуть не плача:

— Никому нельзя.

Мы говорим:

— Понял.

Вышли на улицу, сели перед исполкомом, банку бухать. Банку до дна выбухали — идеи появились. Поскребли по карманам моих шорт, которые в исполкоме трусами называли, также по карманам трузера поскребли. Денег копеек шестьдесят набралось, а банка стоит файф.

Зашли на ближайший двор, отдали чуваку шестьдесят копеек, сказали, чтоб в кредит выписал. Чувак выписал нам сухача в кредит, потому что уже хорошо нас знал: мы у него полпогреба уже выквасили. Он не знал, что черная Волга уже едет за нами по Краснодарскому краю, и не вернем мы ему кредита в этом году, а только, Бог даст, на следующий год вернем.

Сидим дальше перед исполкомом, банку бухаем. Хотелось бы нам по Тамани погулять, таманок за косы подергать, да нельзя: стрелка с черной Волгой была именно у исполкома забита.

Тут пришла пора Сереге развязать коней. Переоделся Серега в трузер, пошел в исполком, в тамошний дабл.

Вернулся. Тут уж и мне коней пришло время развязать. Переоделся я в трузер и пошел. Иду по исполкому, а там все на меня смотрят и никак понять не могут:

— И с чего бы это — то один, то другой — в одном и том же трузере тут ходят?

Так мы и сидели в тени под навесом, напротив исполкома, а навес был зреющим виноградом увит, с жаркой точкой южного солнца в каждой виноградине, и ветер с моря дул прохладный, ободряющий. Сидели и каждые минут пять-семь, уже под конец второй банки, трузер надевали и в исполком пфиу делать ходили. А последний раз, уже в самом финале банки, и Джуманиязов там понаделали. А в исполкоме исполкомовцы сидели, головами качали и все друг друга спрашивали:

— И с чего это они все в одном и том же трузере тут ходят? Пфиу да Джуманиязов нам делают.