Георгий Чиж - К неведомым берегам

Начальником вновь образованной Амурской экспедиции назначен Невельской…

— Вы рады? — спросил Невельского Муравьев, передавая ему для ознакомления утвержденное царем постановление комитета.

Веселое и оживленное лицо Невельского, предвкушавшего быстрое возвращение в Иркутск, вдруг помрачнело:

— Боюсь, ваше превосходительство, показаться неблагодарным, я очень ценю и назначение, и владимирский крест, и дополнительные полторы тысячи рублей — они дают мне возможность подумать о собственном личном устройстве, но ведь не это в жизни главное. Я понимаю, что Николаевский пост вовсе не компанейская лавка, а военный укрепленный пункт для охраны наших границ и туземного населения и что Амурская экспедиция прежде всего является государственной и подчиняется она только генерал-губернатору. Все это хорошо. Однако руки, руки-то связаны, поскольку предписывается «отнюдь никаких мест не занимать». Я являюсь начальником экспедиции во всех отношениях — так гласит постановление. Но у меня есть служащие двоякого рода: назначенные офицеры и служащие компании. Я начальник только офицеров, я их командирую, перемещаю, назначаю, а служащие зависят в этом отношении от компании. Она может давать им свои указания, свои инструкции, хотя бы они противоречили моим. Да и я сам, принимая за свои труды деньги от компании, становлюсь в зависимое от нее положение. При хороших отношениях это все годится, а при недоразумениях может погубить дело. Вот это меня беспокоит.

— Я в таком же положении, голубчик: Российско-Американская компания подчинена мне, но у нее есть правление и совет в Петербурге, распоряжения которого могут противоречить моим. Надо учиться управлять, подчиняясь. И вам, Невельской, я понимаю, будет трудновато, ибо вы этого не умеете. Не огорчайтесь, — и он показал ему копию письма китайцам, из которого можно было сделать вывод и о новых мерах безопасности для нижнего течения Амура и об обширной деятельности по исследованию и освоению Сахалина.

— А что вы думаете об отъезде домой? — переменив разговор, лукаво спросил Муравьев. — Да не пора ли вам, в самом деле, обзаводиться семьей? Вы никого еще не присмотрели здесь, в Питере?

— Здесь? Нет, — смутился Невельской. — Но вот, — он сунул руку в боковой карман и вынул прошение о разрешении на брак, — в Иркутске я сделал предложение Екатерине Ивановне Ельчаниновой и получил согласие… Пока, впрочем, в это никто не посвящен.

— Благословляю, вы сделали исключительный выбор, Геннадий Иванович, и я так рад за вас. Когда же свадьба?

— У меня план такой: дождаться в Иркутске пасхи и обвенчаться на «красной горке», а затем спешить к вскрытию Амура. Поеду один, уж очень тяжела и дорога в распутицу и неустроенная жизнь на месте.

— Рассуждаете вы правильно, но, дорогой, не сердитесь, вы плохо знаете вашу прелестную невесту: уж если она вас полюбила, не бросит ни при каких обстоятельствах. Готовьтесь поэтому к тяжелому путешествию вдвоем.

— Я думаю, что вы, ваше превосходительство, на этот раз ошибаетесь она так женственна и уступчива.

— Любит и безропотно подчинится, хотите сказать? Только не в этом: тут она вторая Мария Николаевна Волконская, помяните мое слово… Мне так хотелось бы вас благословить, ведь у вас нет отца… Во всяком случае, мое пожелание, чтобы ваша свадьба была у меня и чтобы вы с женой до вашего отъезда поселились у меня: пусть попривыкнет жить без своих… Дело в том… я прошу ничего до поры, до времени не рассказывать, — я устраиваю Зарина губернатором в Курск. Приказа еще нет.

— Он сам этого захотел? — удивился Невельской.

— Нет, но постоянные его ссоры с военным губернатором Запольским, который сейчас для устройства Сибири нужнее, заставили меня принести в жертву более приятного и близкого мне человека более нужному для дела, Муравьев вздохнул и замолчал.

Образ действий Муравьева заставил Невельского призадуматься: этот человек расценивал своих сотрудников прежде всего с точки зрения пригодности их для службы, а уж затем с точки зрения душевного к ним расположения, которое стояло на заднем плане. Что же заставляло его так поступать? Чистая польза для дела или тут примешивается некоторая доля пригодности данного лица для личного возвышения самого Муравьева? Ответа он не нашел, но подумал, что жизнь, по-видимому, сама подскажет ему ответ и что, во всяком случае, он, Невельской, пока пожаловаться не может, интересы его и Муравьева слились в одно русло и в одном направлении должны будут течь и дальше еще долгое время… А сам он, Невельской, по отношению к сотрудникам, каков он? И ему ясно стало, что и он расценивает своих помощников прежде всего с точки зрения пригодности для дела и что лично наиболее симпатичны ему те, которые, как и он, горят рвением сделать возможно больше и лучше и проявляют при этом свою инициативу. На вопрос, не примешиваются ли здесь, впрочем, вопросы собственной карьеры, он, не задумываясь, ответил: «Нет!»

Перед отъездом необходимо было навестить молодых Молчановых, безжалостно задержанных Муравьевым в Петербурге для помощи в его сибирских делах. Свадебная поездка их прервалась. Впрочем, кроме Муравьева, была еще и другая причина задержки — тяжелая болезнь дяди Нелли, Петра Михайловича Волконского, успевшего крепко полюбить свою племянницу за ее обаяние и красоту, заметную даже в петербургском большом свете.

В то время как Петр Михайлович, человек обыкновенный, невыдающийся, делал блестящую военную карьеру, искусно сплетавшуюся с придворной, и стал «светлейшим» и близким лицом к царю — министром императорского двора, отец Нелли, Сергей Григорьевич, в течение того же двадцатипятилетия успел сделать другую карьеру: стать разжалованным, лишенным княжеского титула и дворянства каторжником и затем повыситься до звания ссыльного поселенца.

Семидесятипятилетний Петр Михайлович поплакал над пышущей здоровьем, жизнерадостной красавицей сибирячкой и стал ее баловать, показывая все выдающееся, что было в Петербурге, и часто бывал с ней в оперном театре.

Однажды во втором действии какой-то оперы появился император, и министру двора пришлось пройти к нему, оставив племянницу одну.

— Кто это сидит у тебя в ложе? Красавица!

— Это моя племянница, ваше величество.

— Племянница? У тебя нет никаких племянниц.

— Волконская.

— Какая Волконская?

— Дочь Сергея, ваше величество.

— Ах, того, который умер…

— Он, ваше величество, жив, — радостно ответил старик, решив, что представляется удобный случай замолвить слово за Волконских.

— Когда я говорю, что умер, значит умер, — повышенным тоном заметил царь, резко отвернулся и стал разговаривать с другими.