Фрэнсис Чичестер - В пустыне волн и небес

Было чему изумляться и радоваться. Я совершил посадку на абсолютно плоский солончак, на четыре дюйма покрытый водой. Поверхность была настолько ровной, что я не почувствовал, как сел. Следы от колес свидетельствовали, что «Джипси Мот» проехала ярдов тридцать пять прежде, чем встать на нос. Я ведь считал, что все еще выполняю снижение и не выровнял машину.

С момента отлета из Англии прошло 40 часов, и 26 из них я провел в воздухе, пролетев до Триполи 1900 миль. Из 14 часов, проведенных на земле, на сон выдались неполных 3 часа, остальное время — напряженная техническая работа с аэропланом и улаживание разных формальностей. Стало ясно, что реальность перечеркивает мои расчеты. Достичь поставленной цели я мог только при одном условии: пролетать в день по тысяче миль. Но усталость и задержка во время дневных посадок делали мой план невыполнимым.

Десять дней я ждал, пока доставят новый пропеллер, и все это время итальянские военные пилоты относились ко мне внимательно и по-доброму. Они развлекали меня, и, кажется, я тоже их развлекал. Был среди них некто Валериани. Узнав, что я за четыре месяца сломал уже три пропеллера, он предложил сделать его из резины — может быть, неплохая идея. Валериани командовал инженерной частью, где мне бесплатно сделали весь ремонт. Был там еще красавец Гуиди, он очень внимательно относился к своей внешности. На столе и стенах его комнаты сверкали подписанные фотографии потрясающих красоток, и он прекрасно вписывался в этот интерьер.

Пропеллер прибыл, и я мог лететь дальше. Но я теперь не испытывал энтузиазма и даже напротив — страшился предстоящего пути. Перелет из Лондона в Африку отнял у меня почти все силы, нервы расшатались. Я еще никогда не летал в Африке. Меня уверяли, что здесь воздух у земли такой разреженный, что аэроплан при посадке камнем падает на землю. Аэродромная служба не хотела меня отпускать: свежий ветер поднял в воздух тучи песка, да к тому же со дня моего прибытия здесь произошло уже несколько несчастных случаев. На побережье нашли разбитый аэроплан Ласалля, который летел из Франции в Индокитай. Тела пилотов привезли в Триполи, и итальянцы устроили пышные похороны. Собрались все летчики эскадрильи, все консулы, в похоронах участвовал отряд фашистов в черных рубашках и пилотках с кисточками. Гробы стояли на лафетах, над процессией медленно пролетели три итальянских аэроплана «Ромео». Французский консул попросил меня сказать несколько слов от имени британских авиаторов. Я сказал, но в своем единственном костюме и брюках гольф чувствовал себя неловко: все остальные гражданские были в длинных фраках и высоких шляпах.

В соборе поставили пушку, автоматы и скрещенные пропеллеры, епископ Триполийский отслужил торжественную заупокойную. Во время службы одно из четырех кадил вдруг ярко вспыхнуло, загорелось и потом громко лопнуло, что усилило впечатление от всего ритуала.

В течение недели произошли еще три крупные аварии. В Южной Африке разбились Джонс Уильяме и Дженкинс, та же участь постигла одного из пилотов триполийской эскадрильи, который вылетал на поиски Ласалля. Потерпел крушение и швед Андрэ.

Я устроил себе пробный полет. Впервые смотрел на Африку сверху, и то, что видел, мне очень нравилось. Необыкновенно синее море омывало побережье, а на юг уходила огромная пустыня, будто какая-то жидкая коричневатая субстанция, захлестывающая горизонт. Я невольно вздохнул: выдержит ли моя «Мот» этот путь, так ли она прочна, как прежде? Я решил проверить ее воздушной акробатикой и стал делать петли. Одну из них я начал слишком медленно, «Мот» встала на хвост, застыла, а потом начала скатываться назад. Я испугался: а вдруг порвутся рули высоты и обломится хвост? — и вцепился в рычаги управления. В конце концов аэроплан выполнил фигуру — это была худшая петля в моей жизни. Я пустил машину в штопор, и она не пожелала выходить из него. Я решил, что заклинило управление, но дело было во мне самом. Мне все же удалось уговорить свою «Мот» выйти из пике. Закончив упражнения, я стал садиться на 275-ярдовую площадку между ангарами и глубокой канавой, прорытой поперек поля. Месяцем раньше я бы шутя выполнил этот маневр, но сейчас нервы у меня совсем расшатались, из головы не шли рассказы об африканском разреженном воздухе. Я недостаточно сбросил скорость и проскочил площадку. Пришлось притвориться, что это была рекогносцировка, и заходить снова. Весь аэродром вышел посмотреть на забавное зрелище, от этого я еще больше разнервничался. Я проскользнул между двумя ангарами, едва не задел их крыльями, но приземлился благополучно.

Зрители окружили «Мот»; я решил, что они прибежали узнать, какая муха меня укусила, и чувствовал себя полным идиотом. Оказалось, их поразил мой высший пилотаж. Я расхохотался: вероятно, с земли моя неуклюжая петля действительно выглядела впечатляюще.

9 января 1930 года я встал до рассвета, горя нетерпением продолжить свое воздушное путешествие. Дежурный офицер всю ночь не смыкал глаз, боясь пропустить мой отлет. Сам я спал как бревно и потому, вероятно, недостаточно ему посочувствовал. С помощью механика я выкатил «Мот» из ангара в темноту. Свой четвертый пропеллер я окрестил, разбив о колесо бутылку лучшего коньяка, какой можно было здесь достать (шампанское, решил я, слишком слабый напиток для такого случая). Завел мотор и с нетерпением ждал сигнала на вылет, но тут прибежал дежурный пилот и сообщил, что вылетать нельзя: где-то по маршруту разыгралась песчаная буря. Я стал возражать. Но они отказывались дать разрешение на вылет. Пришлось возвращаться в свою комнату и досыпать дальше. В 8.30 я попросил свежую сводку: буря как будто утихала, и меня с неохотой выпустили.

Пространство подо мной до самого горизонта на юге представляло собой коричневую пустыню, только вдоль самого берега синего-синего моря попадались редкие виноградники и оливковые рощицы. Близ Эль-Агелии, в 500 милях от Триполи, я попал в песчаную бурю. Ветер дул с юго-востока со скоростью 50 миль в час. «Мот» летела сквозь песчаную тучу. Видимость становилась все хуже и хуже, пришлось спуститься до 200 футов — с этой высоты можно было различать землю прямо под собой. Началась болтанка. Я представлял, что будет, если я попаду в такую неприятность ночью. К счастью, буря захватила сравнительно небольшое пространство — 100 миль, и у Геминеса я вылетел на чистый воздух.

За 8 часов я пролетел 570 миль и приземлился в Бенгази, где провел вечер с британским консулом Чэффи, шведским летчиком Андрэ и местным фермером по имени Баззан. Андрэ рассказал мне, как он лишился своего аэроплана.

Он попал в песчаную бурю близ Геминеса, вынужден был сесть на берегу моря и изо всех сил держал свою машину, чтобы ее не унесло ураганным ветром. Бушующее море вдруг прорвало песчаный вал, за которым он укрывался, и затопило аэроплан. Андрэ пришлось вплавь добираться до берега.