Фрэнсис Чичестер - В пустыне волн и небес

На берегу встретил некто. Фил Дигнэм, которому было поручено обеспечить «Мот» бензином. Он закидал меня вопросами. Преждевсего его, конечно, интересовало, когда я вылетел с Норфолка. Мне не удалось вспомнить: должно быть, пребывал в странном состоянии. Дигнэм сказал мне потом, что я довольно грубо прервал его расспросы (не помню и этого). Дигнэм, однако, и не думал обижаться и великодушно предложил остановиться у него.

Спал я урывками, то и дело просыпался от шума яростного ветра. Около 6 часов утра проснулся окончательно — ветер бушевал так, что я опасался за крышу. Немного полежал в темноте, потом встал и оделся, чувствуя каждую свою кость. Хотел разбудить сына хозяина, но оказалось, что он уже бодрствует. Мы вместе вышли под низкое серое предрассветное небо и пошли к гидроплану. Подошли к берегу.

— Разве я вчера не здесь причалил? — спросил я.

— Здесь.

— Что-то не вижу своего гидроплана. Мы прошли дальше.

— А, вот он! — воскликнул я, хотя и не совсем уверенно. Прошли еще немного. — Да, он, но выглядит как-то странно.

— Мне тоже так кажется, — согласился молодой Дигнэм.

Что-то было не так, но что — я все еще не мог понять. Стало светлее, и вдруг меня будто громом ударило. То, что увидел, было настолько неправдоподобно, что в первое мгновение я решил, что это нырнувший кит. Увы, то был не кит: из воды торчал хвост моего гидроплана.

Что делать? Завтракать — решили мы и пошли обратно. Миссис Дигнэм, которую все звали Тетушкой, приготовила замечательное угощение из рыбы и сладкого картофеля.

— Как там ваш гидроплан, Капитан? — спросила она. — Готов?

— Абсолютно. К подводному плаванию, — ответил я, не зная, чему отдать предпочтение: рыбе или картофелю.

— Ах, Господи, Господи, Господи! Какое несчастье! А мне так хотелось посмотреть, как он будет взлетать с воды. Еще рыбы, Капитан?

После завтрака молодой Дигнэм собрал спасательную команду. Я с большим трудом вышел на работу, но дал себе слово, что потом буду отсыпаться неделю. Все остальные были охвачены жаждой деятельности, и к месту аварии отправились три лодки. В течение следующих 2 часов я ползал по торчащей из воды части гидроплана и закреплял на ней трос. Шел дождь, ветер швырял мне в лицо соленые брызги, а иногда я оказывался по пояс в воде. Гидроплан колыхался на дне в перевернутом состоянии, и, чтобы вернуть ему нормальное положение, надо было тащить его тросом за хвост. Это казалось несложным делом, но каждый раз, когда лодки начинали тащить, «Мот» заваливалась то на одну сторону, то на другую. Мы завели длинный трос и попробовали тащить с берега, но с тем же отрицательным результатом. В конце концов трос лопнул. Я не переставал удивляться крепости своей машины: ей давно уже полагалось разломиться надвое от таких упражнений. Ведь что такое фюзеляж моей «Мот»? Трехслойная фанера, наложенная на легкий каркас из ели, только и всего. Одним словом — чудо инженерной мысли.

Мы сменили тактику — решили не переворачивать гидроплан, а подтащить его за хвост как можно ближе к берегу. Он при этом, конечно, волочился по дну Подтащили и оставили в ожидании отлива. Когда вернулись, гидроплан с переломанными крыльями лежал в зеленоватой жидкой грязи. Около 30 человек, четверть населения острова, шлепая по мелкой воде, окружили самолет. Среди них были три изящные девушки в шортах, а вся компания представляла собой удивительно слаженную спасательную команду Я полагал, что эти люди, никогда прежде не видевшие аэроплана, мало что поймут, если их попросить отвинтить ту или иную деталь, или ослабить трос управления, или еще что-нибудь в этом роде. Однако работа шла на удивление быстро и эффективно. Никакой неразберихи: одни несли на берег снятые с самолета части, другие в это время возвращались к нему за новыми предметами. За 20 минут с гидроплана сняли всю оснастку, а единственным, кто что-то потерял, был я сам: положил крепеж скобы в карман одолженных мне шорт, а в нем оказалась дырка. Мы сняли крылья, потом перевернули фюзеляж и поставили его на поплавки. Одна часть команды перетащила фюзеляж к молу, другая перенесла все снятые части в старый сарай — эллинг под огромным баньяновым деревом. Я пошел к молу посмотреть, что осталось от моей машины. Надо снять и мотор — за него можно кое-что выручить, если соленая вода его еще не попортила.

Вечером Фил Дигнэм спросил, что я собираюсь делать дальше.

— Наверное, сниму с самолета все, что можно продать, — ответил я, — и буду дожидаться парохода.

Я покорился судьбе, более того — даже испытывал какое-то облегчение, ведь понимал, что мой гидроплан не был готов к заключительному прыжку на материк.

Утром стал разбирать мотор; мне помогали двое — Кирби и Кейт, оба взялись за дело с поразительным рвением. На острове не было автомобилей, а соответственно и подходящих инструментов; нам пришлось воспользоваться теми, которыми ремонтировали здесь допотопные лодочные моторы. Правда, до картера мы дошли без особых проблем. Но чтобы его снять, нужен особый инструмент, а его не было. Кирби ушел куда-то и вскоре вернулся с самодельным приспособлением. Оно замечательно сработало.

— Предлагаю на этом сегодня закончить, — сказал я. — Продолжим завтра.

Но Кирби возразил:

— Нет, раз начали, надо сегодня же и закончить. Нужно почистить клапаны и головки цилиндров.

— Ничего с ними до завтра не случится, — не уступал я. — И даже до послезавтра.

— Ладно, — ответил Кирби, — тогда дай их мне, я сам ими займусь.

И он ушел с полной сумкой. А я отправился за табаком, чувствуя легкую досаду: теперь они будут считать меня лентяем.

Табак купить не удалось: он кончился, а следующую партию пароход привезет из Сиднея только через месяц.

Перспектива ползти до Сиднея на задрипанном пароходишке после триумфального перелета через Тасманово море казалась мне унизительной. Уж лучше я проделаю этот путь на какой-нибудь лодчонке — неважно, сколько времени это займет. Раз стартовал в одиночку, значит, так же должен и финишировать. Посреди ночи я вдруг проснулся с мыслью: а почему бы прямо здесь не собрать мой гидроплан заново?

Это казалось неосуществимым, но утром, направляясь к сараю, я подумал: «Ведь говорят же, что нет ничего невозможного. Надо заново осмотреть то, что осталось от моей «Мот». Сарай был слишком мал для фюзеляжа, который одиноко лежал поодаль на траве. Голый, без мотора и крыльев, он выглядел жалким и беспомощным. Я внимательно осмотрел его. Внешняя фанерная обшивка крепилась к каркасу шурупами и клеем. Фанера тонкая, пальцем можно пробить; прочность всей конструкции зависела от жесткости крепления фанеры на каркасе. Если соленая вода разъела клей, то все пропало. Я попробовал ножом — как будто никакой порчи нет. Защитное покрытие, нанесенное на фанеру в Окленде, тоже казалось неповрежденным, и, значит, вода, скорее всего, не проникла в дерево. Кое-где на фанере виднелись трещины — результат моего ползания по фюзеляжу, но в остальном она на первый взгляд была в полном порядке.