Пьер Гэсо - Священный лес

Он подходит к двери и, сделав нам приветственный знак рукой, скромно закрывает ее.

Жан, уставший за последние дни, быстро засыпает.

Звуки погремушек постепенно стихают, старухи одна за другой расходятся по домам.

— Невероятно, — говорит Тонн, — уже почти можно разговаривать.

Я прикручиваю лампу-молнию, ставлю ее к степе у ножки кровати и ложусь рядом с Жаном.

Дребезжание калебас смолкло. Над деревней простирается осязаемая, полная шорохов тишина.

Я закрываю глаза.

Вдруг за самой стеной хижины раздаются звуки флейты. Мелодия трех нот. Ночная флейта Масента! Через минуту она уже в большой комнате, где спит Вуане. Затем ее переливы слышатся на крыше, прямо над нашей головой… Я сажусь на кровати. Жан продолжает спать.

При первых звуках Зэзэ и Вэго тушат лампу. Я слышу, как они шепчутся.

— На этот раз они взялись как следует, — говорит Тони, усаживаясь рядом со мной.

К мелодии флейты присоединяется легкое позванивание колокольчика, и музыка начинает кружить вокруг хижины, проникая сквозь степы. Я тушу лампу.

— Что будем делать? — спрашивает Тони.

— Немного подождем.

— Неплохо бы накрыть хоть одного.

Дверь, выходящая на площадь, открыта. Мы на цыпочках подходим к ней.

Полная луна заливает деревню бледным светом. Ясно вырисовываются круглые хижины. Ничто не шевелится.

Музыка продолжает звучать. Она идет отовсюду и ниоткуда.

— Чудовищно, — шепчет Тонн.

Вдруг на железную крышу обрушивается град камешков. Затем второй, гремящий, как барабанная дробь. Камешки шуршат но выемкам крыши и скатываются на гравий перед нами.

Пораженные, мы возвращаемся и снова садимся на кровати.

Два или три новых залпа камней тарахтят по крыше. Зэзэ и Вэго продолжают тихо шептаться. Флейта слышна сразу со всех сторон. За стеной раздается бешеный топот. Мы прыжком бросаемся к двери. Деревня неподвижна. Сияет луна.

— Это уж слишком, — говорит Топи.

Перед нами еще раз звенит земля. Я таращу глаза. Стадо перепуганных коз проносится вплотную к хижине, и, однако, я ничего не вижу. Все неподвижно. Вдали раздается голос Афви.

Мы стоим остолбенев.

— Они сильны, а!

Жан по-прежнему спит.

Около трех часов утра полная лупа заходит за деревья. Звуки флейты становятся реже, голос Афви стихает.

Деревню снова окутывает тяжелая тишина. В соседней комнате протяжно вздыхает Вуане.

Зэзэ и Вэго зажигают лампу, громко обмениваются несколькими словами.

Утром мы расспрашиваем всех троих. Они ничего не видели и не слышали.

Теперь мы знаем, что наше посвящение ничего но изменило.

Музыканты Орапосу сопровождают нас с Жаном. Тони, хотя и несколько разбитый после нашего ночного приключения, пасмурным утром уехал на велосипеде Коли в Масента. Он присоединится к нам вечером прямо в Ковобакоро. Носильщики с аппаратурой отправятся вслед за нами.

Коли еще нужно уладить кое-какие дела, но он догонит нас на лошади.

Все как будто уладилось.

Вуане особенно разговорчив. Быстрое выздоровление Зэзэ усилило его доверие к нам, и он обещает устроить так, чтобы мы могли присутствовать при всех погребальных обрядах. Всю дорогу он описывает нам различные церемонии, которые нам предстоит заснять. Женщинам пришлось убежать далеко в лес, потому что большую тайную маску вынесут днем. Сопровождаемая священной музыкой Афви, она обойдет все улицы деревни. Потом от трупа будут отделены все части, которые имеют магическую ценность и послужат для изготовления амулетов: кожа лба, печень, левая рука. Кожа лба символизирует ум; печень, главный орган тела, — физическую силу; левая рука, в которой держат трезубец, — оккультную силу. Затем труп завернут в циновку, внутренняя сторона которой усажена шипами.

— Покойник при жизни заставил страдать многих людей, — поясняет Вуане, — нужно ему отомстить.

Если у покойного богатые родственники, они могут сохранить отрезанные части тела у себя, и тогда его сила останется в семье. В противном случае производится дележ между присутствующими знахарями.

Афви сопровождает труп до самой могилы; когда яма засыпана, совершается обычное жертвоприношение, при котором присутствует вся деревня.

Темные облака бегут по хмурому небу. Через какие-нибудь полчаса мы прибудем в Ковобакоро.

Музыканты, идущие впереди, останавливаются на перекрестке, а затем, окружив нас, с удвоенным жаром бьют в тамтамы.

— Дальше они не пойдут, — говорит Вуане. — Им нельзя входить туда, где смерть.

Он исполняет последний, короткий танец. Мы делаем музыкантам прощальный подарок и продолжаем наш путь.

Когда мы входим в деревню, она кажется парализованной. Ни звука. Ни одни пест но стучит в ступке. Ни одной женщины перед хижиной.

Мужчины, сидя группами на корточках, тихо разговаривают и едва оборачиваются, чтобы поздороваться с нами. Немного смущенные, мы садимся перед одной из хижин. Вуане озабоченно озирается. Через минуту приходит старшина деревни. Хилый, с бегающим взглядом, он крутит в руках свою феску и склоняет голову в притворной покорности. Он извиняется за опоздание, уверяет, что очень польщен нашим посещением, и указывает на пустую хижину, в которой мы с Жаном едва помещаемся. На этом его гостеприимство кончается. Он не сделал нам обычных подарков.

— Настоящий злодей из мелодрамы! — говорит Жан.

Неважно, через несколько часов Коли восстановит порядок.

В это время дня, когда все тома трудятся на полях, мужчины Ковобакоро остались в деревне, ничем не занятые. Но кроме этого ничто не напоминает о том, что здесь недавно умер видный человек. Мы еще не видели хижины покойного, не слышали обрядовых плачей. Время от времени — через час по чайной ложке — прибывают наши вещи, но у нас еще нет самых важных частей аппаратуры, в частности электрогенератора. Лоснящийся от пота носильщик кладет к нашим ногам ящик с чистой пленкой. По его словам, Коли вот-вот закончит приготовления к пути. Несколько часов проходит в ожидании. Каждый из прибывающих носильщиков приносит одну и ту же весть: Коли седлает лошадь и сейчас явится.

Мы прогуливаемся по деревне, не встречая ни малейших знаков симпатии. Понемногу из леса возвращаются женщины и принимаются вновь веять или рушить рис перед хижинами.

— Смотри, — говорит Жан. — Белая!

Нас обоих одновременно поразила худая и стройная женщина, которая размашистыми, гибкими движениями толкла рис.

У нее настолько светлая кожа, что она сразу же показалась мне более обнаженной, чем другие.

Впрочем, многие местные жители удивительно похожи на европейцев как цветом кожи, так и чертами лица. Вот, например, у сидящего перед ближайшей хижиной мужчины голова совсем как у унтер-офицера сверхсрочной службы.