Пьер Гэсо - Священный лес

Приходит грузовик с белым водителем. Я втаскиваю Жана в кабину. Бледный, с откинутой назад головой, он сползает с сиденья. Он шепчет, что еще вернется снова, но я приказываю ему ехать без задержек во Францию.

Я смотрю, как грузовик удаляется, и не знаю, что будет с Жаном.

…Но у меня нет времени задерживаться — у нас, возможно, еще есть шанс завершить работу, и в Тувелеу меня ждет Тони.

Я возвращаюсь одни — носильщики ушли сразу после того, как доставили Жана. Вконец измотанный, иду я, словно лунатик, через деревни, болота, лес, саванну. Отупел до того, что даже не чувствую усталости. В голове вертится одна и та же фраза: «Нужно заснять большую татуировку». Эта мысль привязалась ко мне, будто это вопрос жизни или смерти. Ночь застает меня в небольшой саванне за Серису, но мне ни на минуту не приходит в голову, что я могу заблудиться.

Мой приход в Тувелеу никого не удивляет. Деревня словно оцепенела. Сквозь открытые двери хижин поблескивают огни.

Тонн ест с задумчивым видом, Вуане и Зэзэ молча сидят рядом. При моем появлении все трое поднимают голову. Они не ожидали меня сегодня.

— Как Жан?

— Надеюсь, что выдержит… Когда я усадил его в грузовик, был все так же плох.

В нескольких словах я рассказываю о пашем путешествии.

Тони в мое отсутствие заснял виды деревни, записал новые для нас песни женщин. Я сообщил ему о своем решении пойти на все, лишь бы присутствовать на церемонии в Согуру. Он тотчас соглашается. Зэзэ, который долго слушал нас, не понимая, прерывает свое молчание:

— Я обещал, что вы будете в Согуру, и я вас провожу. Я пойду впереди, чтобы прогнать дурные гри-гри, которые они положат на вашем пути.

— Ты думаешь, они предупредят нас о дне праздника?

— Так должно быть. Гелемлаи уже получили подарки. Они должны сообщить о сроке всем тома. Мы, прикрывшись банановыми листьями, отправимся со всеми мужчинами, чтобы прибыть к татуировке.

Голоса обоих знахарей, вторя друг другу, звучат глухо, бесцветно. Они хотят сдержать слово, вот и все.

На следующий день, измученные бездействием, мы решаем «снимать, лишь бы снимать» и просим Вуане проводить нас к пещере около Доэзиа, в которой собираются духи предков. Он уже давно рассказывал нам об этом священном месте, но до сих пор отказывался вести нас туда. Сегодня он без колебаний соглашается, с одним условием: никто не должен об этом знать.

Немного не доходя Доэзиа, мы сворачиваем с тропы и углубляемся в чащу. Вуане прокладывает путь, быстро вращая куп-купом. Под проливным дождем с аппаратами за спиной мы боремся с кустами и стелющимися лианами, карабкаемся на покрытые колючками ветки, чтобы не сорваться в болото, и на время забываем обо всем.

Густая чаща сменяется подлеском, кроны деревьев смыкаются в вышине густым сводом. Огромные, поросшие мхом стволы взметаются вокруг; ковер перегноя скрадывает все звуки. Сквозь зеленую полумглу мы различаем в конце просеки гладкую стену черного утеса с большой треугольной впадиной.

— Это здесь, — говорит Вуане.

Входим в пещеру. Глубокий полукруглый зал, разделенный пополам огромным обрушившимся со свода камнем. В почти полной темноте я различаю на больших плоских плитах, измазанных кровью, груды гинзэ и посуды.

— В день каждого большого праздника здесь убивают быка, и каждый новый кантональный вождь должен прийти сюда, чтобы почтить предков, — объясняет Вуане.

Мы ищем на стенах следы росписи. Ее нет: голая, темная, мрачная пещера.

Затем Вуане ведет нас к пещере, в которой обитает дух Вэвэго — предка Зэзэ, а оттуда к месту, где приносятся жертвы предкам Ковобакоро. Он нарушил законы предков и привел нас к месту, где собираются все духи. Я вижу отвесные камни могил, лиловые от разжеванных орехов кола, плиты, покрытые кровью жертв, и впервые со всей отчетливостью понимаю, насколько тома привязаны к культу предков, под эгидой которых совершаются все важнейшие акты их жизни.

Углубляемся под навес, образованный почти пятидесятиметровой скалой. Переплетающиеся лианы тяжелым занавесом отделяют скалу от бруссы. Вуане указывает на лежанию в углу осколки черных горшков:

— Здесь мальчики учатся вызывать голос Афви.

Он обводит взглядом убежище под скалой.

— Во времена силы те, кто боролся против белых, приходили сюда укрываться. Пушка ничего не может поделать с этим. Даже самолет ничего не может.

— А знаешь, — говорю я, — с того времени белые изобрели машины, которые могут сокрушить что угодно!

Вуане задумывается.

— Это чудовищно, — произносит он наконец.

Мы идем обратно в Тувелеу. Снова ливень.

Вдруг у Тонн начинаются ужасные колики. Те же симптомы, что и у Жана. В несколько минут его искаженное лицо худеет. Вуане в панике и но знает, что делать. В его представлении над нами тяготеет проклятие духов. Тони плетется, согнувшись пополам, держась руками за живот, морщась от боли. Мы с Вуане поддерживаем его и с большим трудом преодолеваем последние несколько километров до Тувелеу.

Я хотел было отправить Тонн в гамаке этим же вечером, но никто не соглашается идти ночью под проливным дождем. Всю ночь Топи корчится на циновке; его рвет. Зэзэ, Вуане и я по очереди дежурим около него, бессильные помочь. На рассвете Тонн страдает по-прежнему. Ему придется отправиться тем же путем, что и Жану, добраться до большой дороги, оттуда, если возможно, до Масента. Но он ни за что не хочет, чтобы я сопровождал его. Нельзя же бросить аппаратуру, рискуя, может быть, потерять все за какой-то день до окончания совместно начатой работы.

Я знаю, что он прав, и не настаиваю. Потом разыскиваю Вуане, хотя и предвижу его отказ.

— Я чувствовал там запах гри-гри, — уверяет он. — Они направили против нас все злые силы. Два патрона больны. Туда не следует больше идти.

— Ты действительно не хочешь идти?

Вуане качает головой.

— Ты же слышал запах, это невозможно, — твердит он словно в галлюцинации. — Все слышали запах гри-гри.

Положительно я не могу на него сердиться.

Зэзэ не против последней попытки, но идти в Согуру было бы для него самоубийством. Быть может, увидев, что я вернулся один, без оружия, после того как заболели Жан и Топи, тома примут меня наконец в свою среду. Если остается хоть одни единственный шанс заснять сцены большой татуировки, я не имею права его упускать.

Но опасения Вуане и Зэзэ поколебали меня, я чувствую, что как-то слабею. Перехожу от одной группы людей к другой. Наконец мне удается уговорить друга Вуане, Акои, доброго пьяницу с вечной беззубой улыбкой, знающего два-три слова по-французски. Он наполовину невменяем и безобиден — даже люди Согуру не подумали бы его обвинить — и готов сейчас же идти.

Носильщики пускаются в путь. Тонн, с бледным лицом, вытянулся в гамаке. Вуане будет сопровождать его до Бофосу. Я иду с ними до конца деревни, потом возвращаюсь, делаю знак Акои, и мы уходим в Согуру.