Герман Волков - Золотая Колыма

Выбрались все на сушу и — бегом к жарко пылавшему костру, разведенному якутами. А про Демку, оставшегося на плоту, забыли.

Сами не обсохли, не обогрелись как следует, начали распаковывать тюки и ящики, раскладывать, подсушивать все, что подмокло. Сахар стал, как шуга перед ледоставом. Кукуль Билибина — единственный спальный мешок на весь отряд — раскис.

Чтоб анероиды не заржавели, Раковский влил в эмалированную кастрюлю три бутылки спирта и погрузил в него приборы.

В ту ночь спали долго, до восьми утра. А встали — опять в ледяную ванну, снимать плот. За ночь вода заметно убыла, и плот, зажатый камнями, почти весь висел над водой, но висел крепко. Повозиться пришлось часа три. Работали молча, слышались одни деловые советы: где нажать, куда толкнуть...

Плот высвободили, начали искать печку. Ныряли, под водой меж камней шарили, с километр вниз по реке таким манером прошли.

Печку так и не нашли и очень сокрушались: зимовать предстояло без нее. А после ледяных ванн никто даже насморком не страдал: у всех несокрушимое здоровье было.

Все было готово к отплытию. А хватились — Демки нет! Стали звать — нет. Степан Степанович из двустволки раз пальнул, другой... Бывало, на первый выстрел хозяина пес тотчас являлся, а тут нет и нет. Ждали долго, а время дорого, начали злиться...

Степан Степанович рукой махнул:

— Догонит, подлец. — А через того же толмача Раковского все же попросил якута: — Вернется пес — приюти. Пропадет в тайге, сукин сын...

Полученные от якута Дмитрия Заики «сведения о порогах были самые неутешительные,— вспомнит позже Юрий Александрович.— Общее протяжение их около 30 км. Проплыть нельзя никак, особенно с нашими плотами. Единственный выход — оставить груз и самим налегке тотчас возвращаться в Олу, чтобы успеть прибыть туда до снега. Дмитрий искренне нас жалел и чуть не плакал, когда мы отправлялись дальше.

Все мы были готовы к тому, что придется груз перетаскивать на себе в обход порогов, а плоты или спускать порожняком через пороги, или делать ниже порогов новые. Я считал, что будет большой удачей, если в течение недели нам удастся преодолеть пороги...».

После порога Два Медведя река, сжатая горами, понесла плоты стремительно.

— А вот и лебеди плещутся...

С лебедями Степан Степанович сравнил белые гребни.. Они огромной стаей налетели на плоты и рассыпались по бревнам пенистыми перьями. Плоты запрыгали, будто телеги по булыжной мостовой. Но это был еще не порог, а только шивера. И назвали ее Лебединой.

Пороги начались через десять километров, как всегда, после относительно спокойного, гладкого плеса. Каждый порог, прежде чем проходить, решили осматривать, выбирать маршрут, и причалили к берегу.

Билибин предложил:

— Увековечим себя, догоры. Необходимо каждый порог нанести на карту и назвать. Порогов, как считают якуты, шесть, и нас шестеро. Вот и окрестим их нашими именами. А чтоб не было раздора между вольными людьми, начнем по алфавиту с Алехина до Чистякова. Согласны? Первый порог — Ивановский. Пошли с ним знакомиться.

«Но пороги оказались не так страшны,— продолжит воспоминания Билибин.— Правда, иной раз, осматривая всем коллективом порог, мы подолгу ломали головы, как же провести наши громоздкие плоты через этот хаос камней, между которыми вся в пене клокочет бешеная Бохапча. Иной раз задача казалась невыполнимой, но плыть было необходимо, и наши отчаянные лоцманы С. С. Дураков и И. М. Алехин направляли плоты в такие места, где, казалось, они неизбежно должны застрять, но силой течения их все-таки протаскивало, иной раз прямо через камни. Иногда тот или иной плот на несколько часов застревал на камнях; приходилось перекладывать грузы, отрубать бревна, всем слезать в воду с риском быть сбитыми течением с ног и разбитыми о камни...»

Порог Ивановский начинался за поворотом реки и буйствовал километра на два. По одну сторону, на мелководье, гранитные валуны, по другую — камни под водой, но не глубоко. Поток кипит, пенится, гремит. В полукилометре от поворота стихает, а затем опять — вторая ступень порога. Валы па обеих ступенях достигают двух метров.

— Порожек весь в тебя, Иван Максимович, такой же вспыльчивый и быстро отходчивый. Пройдем?

— Пройдем.

Держаться решили середины русла и чуть правее, ближе к подводным камням.

Степан Степанович командовал на своем плоту:

— Бей лево! Лево!

Иван Максимович — на своем:

— Лево! Лево! Веселей!

Плоты выныривали на чистую воду, люди не успевали отдышаться, как Степан Степанович опять торопил:

— Бей лево!

Он знал, какие каверзы ждут на чистой воде после порога да еще на крутом завороте. Другим течением, из-под низу, со дна, плоты понесло на береговые скалы, а там эта же струя, завихряясь, потащила бы их на дно.

Вовремя раздалась команда. Вырвались из хитрого завихрения, прибились к другому, безопасному берегу с галечной отмелью. Отдышались. Разложив костер, обсушились -— ведь сухой ниточки не оставалось ни на ком.

Билибин на карте написал:

«Порог Ивановский. Без осмотра не плыть. Держать правее».

Пошли было осматривать следующий, но Юрий Александрович махнул рукой:

— Смотреть нечего, зря время теряем.— На карте заранее написал: «Порог Юрьевский. Не опасный».

И поплыли. Вдоль левого берега валуны, в русле подводные камни и плиты. Побить веслами и шестами их каменные лбы пришлось немало, особенно в конце порога, на открытых камнях. Но по струе прошли благополучно.

До третьего порога спокойно и быстро плыли два километра. Когда стали к нему подходить, Степан Степанович оглядел его со своего «Разведчика» и крикнул на другой плот:

— Пройдем без осмотра?

— Твой порог, тебе виднее! — ответил Билибин.

Но Степановский оказался и подлиннее, и посложнее Юрьевского. На двести пятьдесят метров он пробивался узким каньоном, всего в каких-нибудь двадцать метров шириной. Вход перегорожен подводными плитами. Слева косой вал, а с обеих сторон надводные камни. Проходили только по основной струе, узенькой, словно по ниточке. Прошли. О камни не ударились.

А за порогом начались шиверы. Один, второй... Пять штук насчитали. На них плоты изрядно потрясло и побило. И поработать пришлось до седьмого пота, пока не пристали к берегу на просушку, отдых и ночлег.

Смертельно усталые, люди были возбуждены и безмерно довольны. За день пройдено три порога и двенадцать километров. Если так плыть и завтра, то, глядишь, к вечеру — Колыма!

И Юрий Александрович, сидя у костра, нанося на карту Бохапчу, думал о том, что если их громоздкие плоты проходят после небольших дождей, почти в межень, то в большую воду пройдут не только плоты, но и карбасы, баржи. А если некоторые камни подорвать и убрать, а где-то воду приподнять насыпными запрудами, плотниками, то совсем станет судоходной бешеная Бохапча. И когда на Колыме откроются прииски и рудники, то, пока не построят дорогу, все грузы можно будет сплавлять по реке.