Герман Волков - Золотая Колыма

Жить ему, как и многим студентам того времени, приходилось очень туго. Ни от какой работы, изредка предлагаемой биржей труда, студент Билибин не отказывался: расчищал снег на трамвайных путях, выгружал уголь в порту, мостил булыжником улицы... Но заработки были случайные и скудные, голодовать доводилось отчаянно. И хотя Юрий самолюбив был, однако приходилось просить руководство института:

«Вносить плату за учение я не в состоянии. Не имея никакого постоянного заработка, я сейчас живу только тем, что мне удалось заработать осенью в порту, употребив на это полтора учебных месяца. Рассчитывать на поддержку из дома не могу, так как отец, член профсоюза транспортников, получает ограниченное жалование, содержит на своем иждивении мою сестру и мать...»

После гражданской войны его отец служил в управлении Днепропетровского водного транспорта, мать попала под сокращение штатов и не работала, сестра Людмила училась в Могилевском институте народного образования и стипендию тоже не получала.

На прошение наложили резолюцию: «Оставить в силе прежнее постановление».

И студент Билибин вынужден был снова писать: «Даже последний выход — продажа своих вещей — для меня закрыт, потому что имею только то, что на мне. Остается одно — уходить из института. Этот выход мне тем более обиден, что, несмотря на крайне тяжелые условия жизни, я все же проявил полную активность, в настоящее время мной сдан не только рождественский минимум, но даже более 100% годового».

Юрий страдал малокровием, упадком сил, и, по заключению комиссии, ему дважды разрешали месячные отпуска на поправку к родителям в Могилев.

Теперь открывателю золотых месторождений об этом нелегко и не очень приятно вспоминать. Но так было. Почти все студенты голодали и даже профессора. Тот же Болдырев жил коммуной со Смирновым и Наливкиным, будущими академиками, и питались впроголодь.

Юрий квартировал в общежитии рабфаковцев — без печей, с недействующим отоплением. На пол клали кирпичи, на них разводили костры, варили похлебку в армейских котелках. Спичек не было, и, как в первобытные времена, для поддержания огня переносили зажженную лучину из комнаты в комнату. Спали на голом полу по-солдатски — на шинели и шинелью укрывались. Лишь книги, подложенные под голову, свидетельствовали: красноармейцы-фронтовики стали студентами-горняками.

Над богатейшей коллекцией минералов институтского музея и над книгами Билибин просиживал до ломоты в костях и говаривал:

— Нет такой книги, которую нельзя прочитать за одну ночь.

Посещение лекций было свободное: хочешь — ходи, хочешь — нет. Надо лишь набрать минимум очков, баллов, чтобы оставаться студентом. Многие готовились к экзаменам только по книгам да по конспектам товарищей или сдавали их по шпаргалкам. Сдавали экзамены тогда, когда считали, что достаточно хорошо усвоили предмет, или, если подпирал страх быть отчисленным, шли на арапа. Одних это приучало к самостоятельности и углубленному изучению той или иной науки, другим позволяло бездельничать.

Юрий ходил на все лекции. В аудиториях замерзали чернила, пальцы от холода коченели, а он записывал все, да так, что его конспекты, написанные четким крупным почерком, толково и ясно, ценились как прекрасные учебники, и многие студенты успешно сдавали экзамены по ним.

Надеждой института называли Билибина профессора. Даже самый строгий и требовательный Болдырев, который от каждого студента требовал, прежде чем назвать минерал, хотя бы и известный, проделать все процедуры его распознавания, восхищался студентом Билибиным, его знаниями, пытливостью, памятью.

Однажды в минералке Юрий, с большим тщанием осмотрев, поцарапав, понюхав, полизав, взвесив, обмерив камень, сказал:

— Благородная шпинель. Показатель преломления — 1,725.

Болдырев приподнял густые черные брови:

— А как же вы, молодой человек, запомнили показатель преломления? На камне он не написан.

— Очень просто, Анатолий Капитонович. Петр Великий носил в галстуке булавку с благородной шпинелью. Это был его обожаемый камень. А как известно каждому школьнику, Петр почил в бозе в тысяча семьсот двадцать пятом году. Так я запомнил показатель преломления этого драгоценного камня — 1,725.

— Мнемоника, значит,— улыбнулся строгий профессор.— А это точно, что Петр Первый носил благородную шпинель?

— Не ручаюсь. Кажется, где-то читал или слышал. Но я хорошо помню, когда умер первый русский император, остальное могу и придумать. Он с меня не взыщет.

— Конечно,— улыбнулся профессор,— хорошему студенту сам Петр служит,— и с удовольствием вывел в зачетке «пятерку».

А Билибин взял себе за правило — каждый минерал определять, как учил Болдырев. И таким методом, будучи еще студентом, когда готовил дипломную работу по материалам Хакасской экспедиции, открыл неведомый науке минерал — алюмогидрокальцит. Его сообщение опубликовали «Минералогические записки». О дипломной работе «Алюминиевые минералы Хакасского округа» председатель квалификационной комиссии Болдырев отозвался как о почти готовой диссертации.

Это было весной 1926 года. 10 мая Билибину присвоили квалификацию горного инженера. Свидетельство об окончании Ленинградского горного института геологоразведочного факультета по геологической специальности подписали председатель квалификационной комиссии профессор А. К. Болдырев и секретарь этой же комиссии Н. И. Трушков.

На последних курсах Юрий Александрович уже не бедствовал.

Летом двадцать четвертого года под руководством профессора Заварицкого он исследовал Бакальский рудник в Златоустье. Профессор и прежде, когда читал лекции, принимал экзамены, выделял пытливого студента, а на Урале увидел в своем любимом ученике серьезного исследователя. На следующее лето, по рекомендации Заварицкого, Билибин отправился помощником начальника Хакасской экспедиции в Минусинский край, а когда вернулся, то для обработки полевых материалов этой экспедиции был зачислен в штат Геологического комитета научным сотрудником.

Зарплаты хватало на безбедное житье и даже на обновление гардероба. Красноармейскую, изрядно потрепанную, шинель и отцовскую полковничью папаху из облезлого каракуля Юрий сменил на полную студенческую форму: фуражку с горняцкими молоточками над лакированным козырьком и тужурку на белой шелковой подкладке, но без наплечников, какие, с екатерининскими вензелями, носили студенты Горного до революции, а белоподкладочники и после.

В это же время случилось несчастье, без которого не бывает счастья. Дом на 20-й линии, стоявший напротив института, где жили такой дружной коммуной, что цигарки прикуривали ради экономии от одной горящей спички, просовывая ее в щель деревянной перегородки,— дом на 20-й линии сгорел, возможно от этой самой сбереженной спички. Билибину как сотруднику Геолкома выдали ордер на жилплощадь в коммунальной квартире дома № 56 по проспекту Пролетарской Победы. Он перевез сюда свою мать из Могилева и зажил маленькой семьей.