Евгений Спангенберг - Заповедными тропами

В двадцати восьми километрах от Бил-Кудука лежало урочище Алабье; до него и обещал проводить меня Дусен. Далее я уже не боялся сбиться с пути, так как до самого переезда через Сырдарью отсюда шла проторенная тропинка. Но обстоятельства помешали осуществить мои намерения.

Восточное гостеприимство не позволяло моим радушным хозяевам отпустить гостя в дальний путь без прощального угощения чаем. Оно затянулось надолго.

— Пора выезжать, нельзя время тратить — ведь до Джулека бесконечно далеко, — пытался я убедить хозяина.

Но Дусен только улыбался, показывая свои ровные белые зубы, и подливал мне совсем крошечную порцию едва подбеленного молоком крепкого чая.

— Ай киреды, кибит барасен (месяц взойдет, домой пойдем), — убеждал он меня, вновь наливая чай в мою кисайку.

— Нет, дорогой Дусен, — возразил я самым решительным образом. — Довольно и того, что мы дождались, когда солнце зашло, а когда месяц взойдет, ждать не будем — сейчас поедем.

Однако пока Дусен отыскивал своего осла, потом куда-то запропастившуюся подпругу, пока подвязывал бурдюк с айраном и наконец уселся в седло — действительно взошел месяц.

Огромный и золотой, он поднялся над горизонтом и фантастическим полусветом залил причудливые пески Кызылкумов.

Хорошо ехать в лунную ночь верхом по пустыне! Бодро идет вперед ваша лошадь, не жжет, не ослепляет яркое солнце. И кажется, целые сутки можно не слезать с седла. Зато как трудно ехать по раскаленной пустыне в дневную жару. Блестит песок, над ним струится горячий воздух, ослепляют яркие лучи солнца, и от беспрерывного напряжения мышц лица вы вскоре чувствуете сильное утомление.

Вот почему мне и хотелось использовать для переезда большую часть прохладного времени суток. Но мне это не удалось осуществить, и когда я в Алабье простился с Дусеном, пустыня уже была окутана предрассветными сумерками.

Около полудня я слез с седла и расположился под развесистым саксаулом, ветви которого могли хоть отчасти укрыть от жгучих лучей солнца. «Часика два-три отдохну, — думал я, — и дальше поеду». Однако об отдыхе нечего было и думать. Множество крупных клещей обитало в этой части пустыни. С моим появлением они оживленно забегали по песку, в буквальном смысле слова преследуя меня по пятам. Чем дольше я оставался на одном месте, тем больше клещей собиралось около меня; избавиться от них, предотвратить их смелый и настойчивый натиск было почти невозможно. Вновь я взобрался на лошадь и под горячим солнцем шагом пустился в далекий путь.

В Джулеке своей пленнице я отвел большую светлую недостроенную комнату. Целый день я затратил, чтобы превратить ее в уголок пустыни. В центре комнаты я вкопал большой развесистый саксаул, по сторонам от него разместил несколько кустиков песчаной осоки. Самым же основным материалом для декорации явился песок; на его доставку и ушла большая часть времени.

Им я засыпал основание ствола саксаула и неравномерным толстым слоем покрыл весь пол. Когда все было закончено, я из полутемной клетки выпустил в новое помещение свою «саксаулочку». «Чир-чир-чире», — услышал я звонкую трель, как только выпорхнувшая из клетки птица коснулась усыпанного песком пола. Видимо, мои труды и старания не пропали напрасно. Созданные условия если и не могли полностью заменить птичке свободу, то во всяком случае несколько напоминали ей родину и скрашивали неволю.

Прильнув глазом к замочной скважине, часами иной раз я наблюдал за моей саксаулочкой. Вот она оживленно бегает по комнате и, раскапывая клювом песок, отыскивает в нем что-нибудь съедобное. Но вот птичка замерла на месте и, наклонив голову набок, пристальным глазом смотрит куда-то вверх. Еще мгновение и, стремительно взлетев в воздух, она схватывает со стены или потолка то длинноногого паука, то крупную муху. «Чир-чир-чире, чир-чир-чире», — звенит тогда на весь дом ее звонкий торжествующий голосок. Чудная птичка-саксаулочка. Умная, доверчивая и в то же время очень осторожная — своим поведением она завоевала всеобщую симпатию. Никогда не забуду, как вела себя саксаульная сойка в самом начале жизни в неволе.

На четвертый день после того, как моя питомица была устроена, я вошел в комнату, держа в руках маленькую живую ящерицу. Заметив это, птичка порывисто взлетела в воздух и вырвала из моих рук свою любимую пищу. Это было сделано с такой быстротой, ловкостью и так неожиданно, что я, несомненно, лишился бы ящерицы, если бы даже не собирался отдать ее саксаулочке.

Меня поразил смелый поступок дикой птички, тем более что при других обстоятельствах она вела себя крайне осторожно.

Когда я, например, приводил в порядок ее помещение и ходил по комнате, саксаулочка не билась в окно, не пугалась, как другие птицы, но всегда держалась таким образом, что между мной и ею на всякий случай находился защитный куст саксаула.

Такая излишняя предосторожность нашей пленницы в дальнейшем не позволила сделать с нее ни одного хорошего снимка. Мелких ящериц и жуков саксаулочка явно предпочитала другой пище и, когда наедалась досыта, умело прятала остатки в песок и среди валежника. Когда же я находил и вскрывал ее кладовые, она суетливо перетаскивала запасы в другое, более надежное место.

В комнате, где жила саксаулочка, временами появлялись и другие животные. Как-то на одно из окон я поставил большую стеклянную банку с завязанным марлей верхом. В этой банке сидело несколько змей. В углу комнаты в клетке я посадил недавно приобретенного хищного зверька — хорька-перевязку.

Однажды, проснувшись утром, я услышал знакомый звучный голос моей саксаулочки. Но на этот раз голосок птички звучал так долго и так настойчиво, что я поспешно вскочил на ноги и отворил дверь в соседнюю комнату, где жила моя питомица. Для меня было несомненно, что там происходило что-то неладное.

Что же я увидел? Издавая громкую трель, по песку с места на место возбужденно перебегала саксаулочка. Птичка то приседала, чтобы заглянуть под куст саксаула, то взлетала на его вершину и заглядывала в куст сверху.

Несомненно, под ним было что-то живое. На всякий случай я захватил ружейный шомпол и осторожно заглянул под вкопанный куст. Там, свернувшись в клубок и несколько приподняв голову, лежала крупная ядовитая змея. «Откуда?» — соображал я и невольно перевел взгляд на окно. Банки со змеями на окне не было.

Наполовину разбитая и пустая, она валялась на полу под окном. Кто же это мог ее сбросить на пол — не сойка же? И мой взгляд упал на клетку с хорьком-перевязкой. В металлической сетке ее темнело большое отверстие. Где же остальные змеи, где же натворивший бед хорек-перевязка? И змеи, и хорек благополучно ушли в подпол, воспользовавшись норками мышей и других грызунов, во множестве обитавших в этом доме.