Виктор Ерофеев - Очарованный остров. Новые сказки об Италии

В саду наиболее примечательным показался мне шестисторонний каменный алтарь какого-то морского бога: три его ровные стороны чередуются с тремя вогнутыми. Я назвал его для себя «козерожьим жертвенником», поскольку на ровных сторонах красовались козероги, а на вогнутых — трезубцехвостые морские кони, извитотелистые быки и еще какие-то причудливые существа, определить род и вид которых я бы поручил только очень крупным специалистам в области мифо-биологии.

А вот и Каза Росса (Красный дом). Она построена в 1878 году военным врачом Джоном Маккоуэном, героем Гражданской войны в США, жившим долгие годы на острове и владевшим местной достопримечательностью — Голубым гротом, в котором из-за слишком бурного моря мне так и не довелось побывать. Каза Росса окружила собой средневековую Арагонскую башню начала XV века, и ее ложномавританский стиль кажется довольно близким подлинному. Красный цвет, в который выкрашены наружные и внутренние стены, — совсем не тот привычный всем чистый красный, а скорее багряный — цвет стен в античных императорских дворцах. Остатки штукатурки, окрашенной в этот багряный, хотя и изрядно выцветший, я видел и на вилле Йовис, и на вилле Дамекута.

Балконы и окна богато инкрустированы майоликой. Над порталом заглавными буквами надпись на древнегреческом:

«ΧΑΙΡΕ Ω ΠΟΛΙΤΑ ΑΠΡΑΓΟΠΟΛΕΩΣ»

(«Здравствуй, о гражданин Апрагополя»).

Апрагополем (Праздноградом) называлась, по свидетельству Светония, каприйская вилла, находившаяся по соседству с виллой императора Августа, который поселил на ней однажды своих друзей. Позднее будто бы это прозвание распространилось и на весь остров, но достоверных сведений об этом не найдено.

Каза Росса была закрыта, но сквозь зарешеченный вход были хорошо видны античные статуи, куски разноцветного мрамора и вмурованные в стены барельефы. Так же как Аксель Мунте для украшения своей виллы потрошил развалины виллы Дамекута, Джон Маккоуэн для оформления интерьера своего дома растаскивал Голубой грот и обнаруженную прямо над ним античную виллу Градола.

Времени, чтобы добраться на виллу Дамекута, не осталось. И я решил вернуться в Капри, где еще остались пока неведомые мне уголки.

Чертоза (Картезианский монастырь) ди Сан-Джакомо была когда-то крупной обителью с обширным хозяйством, садами и виноградниками. Основанная в XIV веке на месте одного из императорских дворцов, она пережила бурный расцвет во второй половине XVI, когда Чертозой и был обретен нынешний вид.

Из первоначальных построек сохранился только старый монастырский двор, галереи которого опираются на каменные грубой выделки колонны с капителями, украшенными особенной растительно-плодовой резьбой. При Наполеоне ее, как и все остальные монастыри на острове, закрыли. Теперь в его стенах библиотека, хранящая в своих недрах и русские книги, оставшиеся здесь от той самой партийно-просветительской школы для рабочих, и небольшой художественный музей.

На подходе к Чертозе меня встретил ржавый и несколько покосившийся указатель «Al Museo» («К музею»). Музей был закрыт, и мне пришлось вернуться, чтобы осмотреть его, на следующий день. Зато проход на монастырские дворы и задворки оказался открытым, и я добрел по ним через уютный сад до скалистого обрыва — естественной границы Чертозы. В саду из всех произрастений обратили на себя внимание гигантские фикусы со змеевидными корнями, свисающими с ветвей до самой земли и, хаотически переплетаясь и извиваясь, уходящими под землю. Казалось, стоит только к ним приблизиться — и станешь новым Лаокооном.

Рисковать я не стал и поскорее удалился в гостиницу: спать, спать, спать.

Всю ночь бушевал шторм, гулкие волны накатывались где-то внизу и разбивались. На следующее утро с моря поднялся такой дичайший ветер, принявшийся так сильно ворошить шевелюрами пиний, что казалось, еще чуть-чуть, и они станут лысыми. Море внизу ходило ходуном, валы за валами накатывались на берег широким фронтом. Одна картина Айвазовского быстро сменялась другой, другая — третьей, и так до бесконечности.

Жемчужина художественной коллекции музея Чертозы — довольно большое собрание работ немецкого символиста Карла Вильгельма Дифенбаха, апостола свободной любви и растительной пищи, скончавшегося в 1913 году на Капри от заворота кишок. Огромные полотна безумного художника меня поразили. Мрачный Беклин, между прочим писавший здесь Фаральоны, по сравнению с ним — смеющийся младенец, а его «Остров мертвых» — поздравительная открытка ко дню рождения. Даже виды солнечного Капри у Дифенбаха настолько инфернальны, что трудно себе представить, где, в которое время года и суток он смог их такими увидеть и какое черное солнце ему при этом светило.

Вилла Дамекута, ради которой я во второй раз побывал в Анакапри, — один из двенадцати дворцов Тиберия — расположена на другой оконечности острова. К ней я долго спускался вниз по вертлявым улицам среди садов и виноградников. Ее странное название, скорее всего, образовалось от искаженного латинского Domus Mercurii (Дом Меркурия) в архаичном местном падеже, позднее ставшем вариантом родительного.

Входные ворота были наглухо закрыты, и пришлось снова перемахивать через забор. Своими размерами она значительно уступала вилле Йовис, была полукруглой, с отходящими в стороны галереями, и пришла в упадок после извержения Везувия. Из земли повсюду выглядывают обломки мраморных колонн, выпирают каменные основания с положенной на них плинфяной кладкой.

Там, на самом краю обрыва, прямо над пропастью, у подножия средневековой башни, я все-таки нашел целые заросли желто-цветных диких нарциссов. Около башни видны остатки каких-то боковых помещений дворца — каменные лестницы, бетонные стены с вкраплениями кирпича, на которых неплохо сохранилась античная штукатурка, багряная и темно-синяя. Конечно, краски несколько потускнели, но не выцвели. А ровности и гладкости штукатурки позавидовали бы любые евроремонтщики. Надо заметить, строили римляне отлично, даже не на века, а на тысячелетия.

Обратный путь показался раза в два длиннее, хотя я и торопился, завидя надвигающиеся дождевые тучи. Я вышел к церкви Санта-София, у которой при хорошо отреставрированном барочном фасаде довольно обшарпанный верх и поросшая травой колокольня с двумя часами: слева — относительно новыми, 1920 года, справа — старыми, с бронзовым солнцем вместо стрелок и майоликовым циферблатом, на который нанесены шесть двухчасовых меток римскими цифрами — расписание дневного богослужебного цикла.

Левый вход в церковь закрыт — перед ним поставлена огромная елка. В правом, за стеклом на месте двери, сооружен многофигурный вертеп — пожалуй, едва ли не лучший из всех увиденных мной не только на Капри, но и в Риме.