Сергей Кулик - Черный феникс. Африканское сафари

Когда в 1468 году Зэра-Яыкоб умер с книгой в руках, по Шоа, а затем по всей Эфиопии поползли слухи: великий император усидел на своем троне, как никто, долго (целых 34 года) потому, что не закрывал дорогу африканской обрядности в христианскую церковь. То ли из-за боязни выходить за пределы дворца, то ли потому, что в Эфиопии действительно наступила пора стабильности, но Зэра-Яыкоб стал первым в истории страны правителем, кто порвал с традицией «странствующих царей» и целых 14 лет почти безвыездно провел в Дэбрэ-Бырхане. Он оставил своим наследникам объединенную страну с централизованной властью. И кто знает, как сложилась бы судьба Эфиопии в следующие для нее тяжелейшие годы, не будь этого наследства?..

Ислам наступает. — Горный рельеф на страже независимости. — Деревни-крепости на вершине «амба». — Политика изоляционизма ведет к отсталости. — «В Европу прорубить окно» поручено армянину Матвею. — Первые португальцы воздают должное организации и богатству «страны ныгусэ». — Мусульмане в харэрском «предбрюшье» христианской империи. — Султан Ахмед по прозвищу Левша начинает Тридцатилетнюю войну. — Культурные ценности в огне. — Легенда о том, как всего лишь одна женщина изгнала Левшу из Лалибэлы

Со всех сторон горное царство продолжали теснить мусульмане. Лишь используя выгоды особенностей рельефа Эфиопии, превращающих каждое расположенное на горе селение в неприступную крепость, царским копейщикам и лучникам все еще удавалось сдерживать экспансию соседних султанатов, постепенно обзаводившихся огнестрельным оружием.

Эфиопские хроники сохранили подробности сражений тех лет. В одной из них рассказывается, как 30 лучников, завидев вражеское войско, решили пропустить его на узкую, извивающуюся над отвесным обрывом тропинку, поднимающуюся вверх. Прекрасно зная местность, эфиопские солдаты точно рассчитали, где и когда неприятельские солдаты, преодолевая крутизну, вытянутся цепочкой. Пять лучников засели на самом верху, за скалами, десять спрятались в лесу над обрывом посреди подъема, пятнадцать — прикрывали путь вниз, к отступлению. Когда стрелы эфиопов обрушились на головные отряды кавалерии мусульман, среди них началась паника. Бросившись обратно, вниз, они начали на узкой тропе сбивать с ног, сталкивать в обрыв сзади идущих пеших. «Стрелы не убивали, люди губили сами себя», — пишет летописец. Мало кому удалось прорваться вниз. Но и там шквальный поток стрел лучников, на помощь которым подоспели крестьяне из соседней деревни, не дал спастись почти никому. Около двух тысяч солдат потерял в тот день неприятель.

В другой хронике рассказывается, как мусульманское войско решило осадой взять большую деревню на вершине амба — одной из столовых гор, очень характерных для рельефа Эфиопии. Неприятель перекрыл все спуски и подъемы на гору, надеясь, что голод и жажда заставят крестьян сдаться. Не учтено было одно: вершины амба, как и повсюду в Эфиопии, обрабатывались под поля зерновых, запасов дождевой воды хватало от сезона до сезона, и поэтому деревня эта, как и большинство других, представляла собой естественную крепость. Более трех месяцев длилась осада, затем подоспевший отряд царской армии отогнал противника. Отступая, предводитель мусульман узнал от взятого в плен языка, что в несдавшейся деревне находились лишь женщины и дети. Вся мужская часть ее населения еще задолго до начала осады ушла воевать. «Женщины победили меня», — заключил предводитель и, не снеся подобного, оскорбительного для мусульманина поражения, покончил с собой.

Так горы сторожили, оберегали Эфиопию, помогали ей выжить. Враг всякий раз оставался, по образному выражению цыхафе тыызаза, «собачьим хвостом, который поднялся против головы льва».

Однако время работало не на Эфиопию, отрезанную исламом от внешнего мира, от передовых идей, техники и прогресса. Каждый год независимости в подобных условиях окупался дорогой ценой: усиливалась отсталость. Не все в Дэбрэ-Бырхане, где преобладали сторонники изоляционизма, понимали это. Однако старая императрица Ылени начала подумывать о том, не попытаться ли ее стране поискать союзника в Индии. Для консультации она вызвала к себе купца и дипломата, который в эфиопских летописях фигурирует как «армянин Матвей».

Нет ничего удивительного в появлении выходца из Закавказья в средневековой Эфиопии. Если не считать египетских коптов, сирийских якобитов и христиан Нубии, то эфиопские монофизиты всегда считали армян своими наиболее близкими единоверцами. Эфиопское и армянское духовенство имело постоянные контакты в Каире и Иерусалиме; купцы с Кавказа, торговавшие с Египтом и Сирией, нередко устанавливали деловые связи с Красноморским побережьем, откуда они проникали и в близлежащую Эфиопию.

Вряд ли нам когда-нибудь удастся восстановить детали полной приключений жизни армянина Матвея. Бесспорно, однако, что личность эта была выдающаяся. Он возглавлял эфиопские посольства в Иерусалим, Каир и другие столицы Востока. И каждый раз его дипломатическое искусство получало высокую оценку при дворе.

— В Индию? — удивленно переспросил Матвей, склонив голову перед Ылени. — Джан хой [29] Ваше императорское величество (амхара) . , смею заверить, что там сейчас не до судеб эфиопов. В гаванях индусов появились корабли короля Португалии. Его христианская держава сейчас самая сильная на море. И поэтому только она заинтересована в том, чтобы сломить могущество мусульман, препятствующих ей вести дела в Южных морях.

Императрица, и раньше слышавшая о христианах-католиках, ведущих борьбу с исламом, не стала спорить. Она снабдила Матвея письмом, в котором предлагала Португалии создать антимусульманскую коалицию, а также установить династические связи с Эфиопией. Устно послу был дан наказ: добиться получения от Лиссабона огнестрельного оружия, оговорить условия, на которых заморские специалисты могут приехать обучать эфиопов современным ремеслам.

Понадобилось десять лет для того, чтобы в Эфиопию прибыло первое португальское посольство. Его главный результат — появление принадлежащего перу Ф. Алвариша уже упоминавшегося мною первого достоверного описания Эфиопии.

В Лиссабоне не собирались способствовать развитию Эфиопии, укреплению ее армии, или тем более, установлению кровных семейных связей с черными «соломонидами». Если бы придворные советники потрудились ознакомиться с описаниями Эфиопии, сделанными в ближайшие годы их соотечественниками, то мнение двора о ней как о «стране дикарей», возможно бы, и изменилось. Так, например, из записок Педру ди Ковильяна, долгое время находившегося при дворе Ылени, Эфиопия вырисовывается государством с хорошо организованной властью, богатым и культурным, хотя и не лишенным африканского колорита.