Сергей Кулик - Черный феникс. Африканское сафари

А между тем мусульманские соседи, не без зависти алчно взиравшие на это богатое и культурное государство, как бы оказавшееся в их капкане, становились все более и более агрессивными. Положение усугублялось тем, что если раньше под знаменем Мухаммеда против Эфиопии выступали преимущественно кочевые племена равнин, не знавшие и боявшиеся гор, то в 20-х годах XVI века у юго-восточных границ империи возник имамат, объединивший многие исламизированные народы горных районов. Как бы желая продемонстрировать, что горы отныне перестают быть союзником эфиопов, имам в 1520 году перенес свою столицу в Харэр — труднодоступный по тем временам возвышенный городок на склонах хребта Ахмар, в самое «подбрюшье» империи. Лишь легко преодолимая рифтовая долина шириной в сотню километров отделяла теперь мусульманское воинство от Шоа.

Агрессивность Харэра особенно усилилась после того, как власть там перешла в руки Ахмед ибн Ибрахима аль-Гази, прозванного эфиопскими хронистами Грань — Левша. Сначала его отряды занимались мелким разбоем вдоль эфиопских границ и грабили караваны, направлявшиеся к Красному морю. Однако со временем, разбогатев на этом деле и получив деньги на покупку огнестрельного оружия у турок и арабов, Грань, подкупая старейшин мусульманских племен, сумел объединить вокруг себя на «священную войну» против Эфиопии население огромных районов. Под его знаменами в большую войну и большую политику впервые были вовлечены многие народы Сомали, побережья Индийского океана и бассейна Великих озер.

Так в 1529 году началась Тридцатилетняя война. Уже в одном из первых сражений, при Шунбыра-Куре, на поле боя остался лежать цвет эфиопского командования и верных императору феодалов. В 1531 году Грань впервые в истории военных действий между африканцами в тропической части континента применил артиллерию. Она уничтожила наиболее докучавших солдатам Левши отборных лучников из племени майя, которые стреляли отравленными стрелами, вызывавшими мучительную смерть.

Император Либнэ-Дынгыль все еще уповал на горы. Заманивая захватчиков в глубь страны, он надеялся, что они остановят нашествие. Однако, всего лишь за полгода пройдя Шоа, Грань не побоялся вступить в горную, наиболее труднодоступную часть Эфиопии. Холод и сырость несколько поубавили темпы его наступления. Иначе, пройдя всю Эфиопию с юга на север, в Аксуме он был бы раньше чем к середине 1534 года.

В старой книжке, доставшейся мне в «наследство» от Сенигова, об этом периоде эфиопской истории сказано: «Амхара и Тигре были покорены совершенно. Аксум разорен дотла, причем погибло большинство памятников абиссинской древности. Войска ныгусэ были истреблены».

За этой лаконичной констатацией фактов скрывается трагедия эфиопского народа и его культуры. Страна была полностью разорена. В обозе армии Граня на многие километры тянулись тысячи ослов и мулов, груженных награбленными трофеями. В огне «священной войны» были преднамеренно сожжены, разрушены, уничтожены все находившиеся на пути Граня монастыри, храмы и церкви. Вместе с ними погибли собираемые на протяжении веков и бережно хранимые редчайшие рукописи и книги, драгоценные произведения древнего искусства.

Да и не только на пути! Используя проводников из числа эфиопов-предателей, харэрцы и сомали специально отряжали экспедиции в глубинные районы для разграбления святынь. Так погиб построенный Зэра-Яыкобом монастырь Дэбрэ Ныгодгуад. В ущельях Мэнзи и Уосиль по камням были разобраны первые христианские церкви, возникшие на земле амхара. На озере Хайк, выиграв свой первый бой с эфиопскими войсками на воде, Грань лично участвовал в разграблении знаменитого островного монастыря Дэбрэ Ыгзиабхер, а также п у стыни Дэбрэ Ыстифанос. Их монахам по традиции принадлежала привилегия выдвигать из своей среды «хранителя времени» — акабе сэата — самого влиятельного представителя религиозных кругов при императорском дворе, главного авторитета в вопросах монофизитской теологии. Именно акабе сэат подвергал своеобразному экзамену абунэ — митрополита эфиопской церкви, назначавшегося вплоть до 1959 года александрийским патриархом. Он же поддерживал контакты с зарубежными церквами. Понятно поэтому, что за долгие годы существования в этих островных сокровищницах были накоплены огромные ценности. После того как перегруженные награбленным добром тростниковые лодки Левши трижды совершили челночные переезды по озеру, вывозя награбленное, на месте Дэбрэ Ыгзиабхер и Дэбрэ Ыстифанос остались лишь пепелища. Обитатели современной п у стыни на озере Хайк рассказали мне, что среди украденного были перевезенные из Аксума уникальные папирусные свитки времен Эзаны, переписка Калеба с аравийскими правителями, драгоценные книги с золотыми страницами.

Лишь Лалибэле каким-то чудом удалось уцелеть как целостному ансамблю. Кое-что, конечно, было вывезено Гранем и отсюда. Но разрушить подземные каменные монолиты он даже и не помышлял. Да и спускаться в подземелье «идолопоклонников» его солдатам показалось страшно.

Изустное предание, которое пересказал мне абба [30] Отец, духовное лицо (амхара) . Мэкэле, настоятель церкви Ымануэла, утверждает, что за день до того, как войти в Лалибэлу, заболевшему лихорадкой имаму Ахмеду приснился сон. Смысл его был таков: если завоеватель Эфиопии не спасет женщину, он погибнет.

Весь следующий день имам искал, кого бы ему спасти, но женщин не попадалось — всех их монахи спрятали в подземелья. Обуреваемый недобрыми предчувствиями, Грань отправился осматривать Лалибэлу, о чудесах которой он издавна был наслышан. Однако то, что знаменитые храмы «идолопоклонников» не блестели на солнце позолотой своих куполов, а заманивали куда-то в преисподнюю, совсем вывело имама из состояния равновесия.

Войдя в Бетэ Ымануэл, он был одержим одной мыслью: уничтожить ненавистных для него черных монахов в черных рясах.

— Разведите посреди этого святилища нечистых костер, — приказал он сопровождающим. — Сгоните в эту сырую ловушку всех монахов.

Пока огонь разгорался, имама начал трясти озноб. Потом отсветы пламени заплясали по стенам, и Ахмед, подняв глаза, увидел, как со всех сторон, кто смеясь, кто подмигивая, кто угрожая, на него смотрят лики святых. Костер осветил потолок, и оттуда на грозного имама ничего не боящимся взором устремились двенадцать апостолов.

Грань зажмурился и попытался справиться с собою. Но озноб усиливался. Согнанные в церковь монахи затянули заунывные псалмы. Их песнопения, разносясь по пещерам, отзывались где-то вдалеке гулким эхом. «Зов шайтана», — мелькнуло в голове у имама.

— В огонь! — истерически закричал обычно суровый и сдержанный Ахмед. — Всех монахов в огонь!